Комиссионер взвыл от разочарования. Эйдос! Его
эйдос достался стражам света! Если бы он мог теперь разорвать их, сжечь живыми
– он бы это сделал. Его мягкое лицо исказилось. С проеденных зубов капала
ядовитая слюна.
– Он был моим! Хозяин отказался от
него! – крикнул он, протягивая ладонь со скрюченными пальцами.
– Ну и что? Бедняга лопухоид не знал
истинной цены эйдоса! – сурово сказал Пуплий.
Он легонько подул в свою флейту, пригвоздив
Тухломона к полу. Тем временем Руфин краем своей флейты начертил вокруг
комиссионера руну.
– Пришло время расплаты. Ты знаешь закон,
комиссионер. Мы могли бы уничтожить твою сущность, однако не станем этого
делать. Это всего лишь руна изгнания! Сейчас ты отправишься во мрак, и на
тысячу лет двери смертного мира будут закрыты для тебя! – сказал Руфин.
– А! Не надо! Я не хочу во мрак! У меня
от темноты депрессия! – быстро заявил Тухломон.
Он не на шутку испугался. Тысяча лет в
обществе себе подобных – таких же хитрых, пронырливых и алчных, которые видят
тебя насквозь и которых невозможно обмануть! Он, ранимый маленький Тухломончик,
не выдержит такого кошмара!
Руфин провел завершающую черту. Руна
замерцала. Страж света удовлетворенно кивнул. Все было начерчено правильно.
Теперь осталось только исполнить на флейте маголодию, и все. Комиссионер
отправится в Аид.
– Ребята, не надо! Это
недоразумение! – взмолился Тухломон. – Я сделаю все, что угодно,
только не отправляйте меня во мрак! Расскажите мне, что любят стражи света.
Красивые перышки? А-а, вы же все музыканты! Хотите, я достану вам оригинал нот
Штрауса? Там на одном из листов – клянусь моим гастритом! – есть след от
котлеты! Это кидался коварный Шопен!
Руфин пожал плечами.
– Мы не договариваемся со слугами
мрака! – сказал он и медленно начал играть. В переливах незатейливого
мотива угадывалось извечное: «Nemo prudens punit, quia peccatum est, sed ne
peccetur».
[6]
Тухломон завизжал, пытаясь выползти из руны.
Он знал, что, если сейчас прозвучит последняя часть мелодии, соответствующая
«peccetur», руна отправит его во мрак.
И тут стекло подъезда брызнуло осколками.
Руфин от удивления замолчал и опустил флейту. На площадку влетел тощий кот с
кожистыми крыльями. Выглядел он так, будто только что чудом удрал со стола
чучельника. Кот прыгнул на Пуплия, двумя когтистыми оплеухами облагородил ему
лицо и, зубами сорвав с шеи золотые крылья на цепочке, метнулся вверх по
лестнице.
Пуплий растерялся. Прежде он никогда не
сражался с котами. А кот не терял времени даром. Его голый, как у крысы, хвост
мелькнул на верхней площадке. Пуплий и Руфин кинулись вдогонку. Для уважающего
себя златокрылого лишиться крыльев было так же скверно, как для стража тьмы
утратить дарх.
Без крыльев вся магия иссякала, даже флейта
переставала действовать, и страж навсегда оказывался прикован к миру
лопухоидов. Не говоря уже о том, что лишиться крыльев было просто-напросто
унизительно. Даже если после этого стражей иногда возвращали в Эдем, на них
долгие века лежало несмываемое пятно позора. Вторых крыльев им уже не давали,
и, лишенные возможности вернуть себе свои магические силы, стражи скитались по
Эдемскому саду и жалобно стенали, распугивая робких призраков и смеша наглых
домовых.
* * *
Даф сама не знала, что заставило ее поспешить
на помощь к Тухломону. Чистой воды экспромт. Она сидела на каменном, крытом
жестью ограждении на краю крыши – и почему ее влекло к этим лопухоидным
крышам? – и, свесив ноги вниз, болтала босыми ступнями над асфальтовой
бездной двора с разноцветными пятнами автомобилей и ползущими точками
лопухоидов.
Новые кроссовки, которые Даф самым наглым
образом телепортировала из одной из витрин – плевать на предупреждение Троила не
использовать магию, – стояли рядом. Толстый хозяин спортивого магазинчика,
на глазах у которого кроссовки улетучились в неизвестном направлении, тихо
выпал в осадок и грузно осел на коробку с теннисными мячами. Он видел, как мимо
витрины прошла девушка, игравшая на флейте, но к кроссовкам она явно не
прикасалась, так как была отделена от них толстенным стеклом.
«И нечего вонять – я спасаю ваш мир. А делать
это босиком не всегда удобно…» – подумала Дафна, пряча флейту.
Хозяин магазинчика еще не знал, что Даф,
верная принципу стражей света не брать ничего без награды, любезно
отблагодарила его даром предвидения. Отныне он всегда знал, сколько денег у
пришедшего в его магазин покупателя, насколько серьезны его намерения и не
мелкий ли он жулик, мечтающий отвлечь продавца и стянуть швейцарский походный
нож с двумя дюжинами лезвий и щипчиков. Впоследствии, если забежать совсем
вперед, так как наши дороги с этим героем едва ли пересекутся в дальнейшем, он
закрыл магазинчик, открыл оккультный салон, стал практиковать как «Белый маг
Федул», отпустил бороду, купил себе подержанный лимузин и, окончательно
загордившись, сломал однажды ногу, наступив на незакрепленную решетку дождевого
стока. Это лишний раз доказывает, что чем меньше лопухоид знает, тем это
полезнее для него и окружающих.
Внезапно Депресняк, разгуливающий по крыше,
зашипел и выгнул спину. Он прежде Даф увидел две белые точки. Точки, чем-то
отдаленно напоминавшие чаек, возникли в небе где-то над Курским вокзалом и
наискось скользнули к одному из расположенных недалеко домов.
– Депресняк, что с тобой, голуба моя?
Опять кровавые попугайчики в глазах? – удивилась Даф.
Проследив направление взгляда кота, она
заметила стремительные силуэты, когда те уже почти скрылись внутри дома.
Бронзовые крылья на груди у Даф ощутимо потеплели. Так они всегда реагировали
на близость своих. Опасаясь быть пойманной, Даф нырнула за ограждение, высунув
одну голову.
– Это златокрылые! Боевой патруль! Что
они тут делают? – прошептала она, обращаясь к коту.
Депресняк, само собой, воздержался от ответа.
– Интересно, кого они ищут? Если нас с
тобой, то почему в том доме? Как насчет того, чтобы подлететь поближе и
проверить? – продолжала Даф.
Депресняк с его даром влипать в истории был
только «за». Он перескочил через ограждение, пару этажей пролетел, как обычный
сорвавшийся с высоты кот, и потом лишь открыл кожистые крылья. Даф коснулась
углубления в бронзовом амулете и тоже шагнула вниз, ощутив, как воздух пружинит
о ее маховые перья. Какое все-таки наслаждение летать!
