Он умолк, и Кристиан, который, по-видимому, считал, что слова Мартина не требуют ответа, тоже не произнес ни слова.
— Да, наша семья вырождается! И если хотите еще примеров, вам достаточно бросить взгляд на ту сторону улицы!
Он сказал это таким странным тоном, что Эбб вздрогнул. Глаза Мартина превратились в узкие щелочки, лицо стало похоже на маску. Все английское исчезло из его облика — ему бы в руки веер, и он стал бы похож на восточного султана, который вершит суд, имея под рукой палача и орудия пытки. Кого же он мысленно судил? А тех двух людей, которых Кристиан видел совсем недавно, — мужчину с кроваво-красными плакатами и красавца юношу с банкой клея! Они как раз наклеили неподалеку очередной плакат, а потом исчезли на променаде.
— Неужели вы незнакомы с моим братом Артуром? Вы что же, никогда в тюрьме не сидели?
— Как ни странно, — ответил сдержанно норвежский поэт, — мне посчастливилось этого избежать.
— Ха-ха-ха!.. вы меня не поняли! Я имею в виду тюрьму политическую! Если бы это произошло с вами, конечно, только в стране с демократическим строем, мой брат Артур немедленно почувствовал бы к вам интерес. Он тут же организовал бы митинг протеста и позаботился бы о том, чтобы митинг принял резолюцию с требованием вас освободить! Виноваты вы или нет — это его ничуточки бы не интересовало — лишь бы представился случай выступить «против реакции» за то, чтобы «улучшить мир». И вообразить трудно, сколько в последнее время развелось таких улучшателей! Большинство из них забывают об одном — сначала постараться улучшить себя!
Эбб молчал. До сих пор он знал Мартина Ванлоо только как славного парня, любителя поэзии и хорошего вина. И вдруг в нем обнаружился человек с социальными или, если угодно, с антисоциальными взглядами и с изрядным запасом ненависти в душе. Потому что сомнений не было: чувства Мартина к брату Артуру удивительно напоминали добротную застарелую ненависть.
Мартин закончил монолог, выражавший его сокровенные мысли:
— Наверно, вы считаете нелогичным, что я говорю так об Артуре, который все-таки чего-то хочет, а не об Аллане, который не хочет ничего — и просто делает все, что ему заблагорассудится? Но не подумайте, что я предпочитаю одного брата другому! Тупой прожигатель жизни противен мне так же, как тупой фанатик! Они мои братья! Пусть! Но что за дурацкий старый предрассудок, будто мы обязаны особенно хорошо относиться к каким-то людям только потому, что по воле случая у нас с ними общие родители? И тем не менее я вынужден жить с братьями под одной крышей, пока не умрет наша бабка! Вы и представить себе не можете, какая скука царит на нашей вилле! А скука, Эбб, мать всех пороков!
— А что это за юноша был с вашим братом? — спросил поэт, чтобы придать несколько иное направление разговору.
— Как? — воскликнул Ванлоо уже другим тоном. — Вы не узнаете Шелли из истории литературы? Иначе говоря, гордость нашей семьи, юного Джона! Вообще-то он славный мальчуган, хотя в своем поклонении героизму зашел так далеко, что даже готов носить банку с клеем во время крестового похода Артура на стены Ментоны!
В эту минуту их беседу прервал раздавшийся в баре голос с отзвуком металла, объявивший по-французски:
— Allo! Allo! Allo! Ici Radio Méditerranée! Полиция Ментоны еще раз просит нас объявить о розыске пакета, который потерял велосипедист-посыльный. В пакете находится пузырек с никотином в чистом виде. Минимальная доза этого яда смертельна! Allo! Allo! Allo! Ici…
Мартин допил остатки шампанского и как-то странно улыбнулся.
— Потерян пакет с ядом! — пробормотал он. — Будем надеяться, что он не попадет в руки к двум расклеивающим плакаты членам акционерного общества «Организованная ненависть»! Это не я прозвал так коммунизм в политике — это бывший красный писатель Олдос Хаксли. Ого! Уже полдень!
Как раз в это мгновение с форта у входа в ментонский порт прогремел пушечный выстрел, при звуках которого каждый день ровно в полдень к голубому небу взлетали стаи перепуганных голубей. Ванлоо поманил Титину.
— Занесите эту бутылку в список моих грехов! — попросил он. — Приятно было повидать вас, Эбб, но мне пора идти. Во всем, что касается часов трапезы, бабушка сурова, как спартанские эфоры!
[9]
Кстати, вам следовало бы как-нибудь навестить нашу виллу. Я дам вам знать — до скорого! — И он быстро удалился по променаду.
Мадемуазель Титина тотчас принялась развлекать Эбба:
— Какой очаровательный мужчина месье Мартин, не правда ли, месье Поэт! Не то что этот противный тип с плакатом, право, чем это кончится, если молодой человек из хорошей семьи, un fils de famille, подстрекает людей — и без него агитаторов хватает! А ведь он миллионером станет, когда бабушка закроет глаза, и ждать этого, конечно, недолго, ведь ей вот-вот стукнет семьдесят восемь, да что говорить, мы, люди, — персть и прах, но бабушка едва ли знает, что творят в городе ее внуки, хотя говорят, она очень бодра для своих лет, но что она сказала бы о меховых шубках и плакатах с призывами к бунту?
Все это время Кристиан размышлял, почему Мартин не заплатил за шампанское. Ему припомнились их прошлые встречи — все они кончались одинаково: товары, а их было немало, записывались «в долг».
— А что сказала бы бабушка, если бы в придачу к шубкам Аллана и плакатам Артура она узнала о шампанском Мартина?
Эта фраза встретила весьма неблагосклонный прием.
— Фи! Фи! Фи! — сказала мадемуазель Титина, сдвинув брови под седой прической маркизы. — Как вы можете это говорить, месье Поэт? Вы что же, хотите лишить нас, бедняков, права на жизнь? И потом, неужто бедный славный Мартин не вправе отвлечься от всех домашних огорчений — слыхали, что говорят о планах его брата Аллана? Нет, я не стану рассказывать!
— Уж так и быть, расскажите, — сказал Эбб.
— Говорят, он хочет жениться на своей любовнице! — выделяя эти слова курсивом, прошептала мадемуазель Титина.
— Такая мысль, конечно, приводит в ужас здешних жителей, — согласился Кристиан. — Но ведь, по вашим словам, Аллан скоро станет миллионером, а тогда он может позволить себе любые экстравагантные выходки!
— А кто сказал, что наследником бабушки станет он? — спросила мадемуазель Титина, победоносно тряхнув головой. — Подумайте, месье Поэт, не витайте в облаках, где поют птички! Все состояние семьи в руках старой дамы, и никто не знает, что она написала в своем завещании!
— Вы правы, — задумчиво произнес Кристиан Эбб. — Совершенно правы. Au revoir, до скорой встречи. Приходя к вам, я экономлю на утренней газете. Вы сообщаете куда больше новостей, чем «Эклерёр».
Маркиза ответила признательной улыбкой на комплимент. Эбб пересек улицу, чтобы поближе познакомиться с плакатом, который наклеили Артур Ванлоо и его юный родственник. Прочитав текст, Кристиан задумчиво нахмурился. Это был призыв организовать митинг протеста. Протеста против чего? Против ареста некоторых демагогов из французских колоний, которые хотели освободить колонии «от капиталистического ига» и подарить им «самоуправление»…
