— Кто он, этот тип? Кто-нибудь должен знать его?
— Что-то непохоже. Никто, кажется, кроме Троубриджа. Троубридж глотает каждое его слово. Но во всяком случае он не христианин.
— Следующий раз ты, чего доброго, скажешь, что он и не горбоносый?
Сумерки быстро сгущались, небо почернело, и судовые огоньки на Северном море походили на тюльпаны фантастической клумбы. Постепенно перешли к портвейну, составлявшему одну из традиций дома. Человек восточного вида продолжал вести разговор, совершенно не осознавая, что злоупотребляет своим талантом. Мистер Крофтон наклонился к мистеру Кроуэлу и заявил решительным тоном:
— Мало того, что он не христианин. Он еще и не джентльмен.
Словоохотливый гость закончил анекдот про Дюма-отца, выпил глоток портвейна и фамильярно обернулся к мистеру Крофтону. Лицо у него было такое же улыбающееся, как у луны на четырнадцатый день.
— Простите, — шепотом проговорил он, — как зовут того господина, который приехал сюда вместе с господином Фермереном? Мне кажется, я видел где-то его лицо, но…
Мистер Крофтон ответил ему холодным взглядом.
— Не знаю, — сказал он наконец, — меня с ним не знакомили, точно так же, как и с вами.
Выстрел попал в цель. Лицо странного гостя мистера Троубриджа медленно приняло окраску портвейна. Он сразу умолк, и разговор понесся по разным направлениям, точно упряжка лошадей, не сдерживаемых рукой кучера. Но вот послышался голос хозяина:
— Когда вы были здесь в последний раз, господин Баршьес?
Непрошеный гость старался вспомнить:
— Года три-четыре тому назад, насколько я помню… Нет, кажется, пять!
— Вы хорошо знали прежнего владельца?
— Совсем не знал. То обстоятельство, что я помню эту виллу, объясняется ее местоположением и… причинами личного свойства.
— I see!
Господин Фермерен был, по-видимому, удивлен.
— Как, вы не знали прежнего владельца? Разве вы не говорили мне в клубе, когда просили взять вас с собой, что бывали у него?
Господин Баршьес, у которого было смуглое красивое лицо с необыкновенно белыми зубами, улыбнулся и энергично замотал головой:
— Вы не так поняли меня, дорогой мой!
Румяный хозяин дал понять своим гостям, что пора вставать из-за стола, и все перешли в курительную комнату пить кофе.
То ли кофе был слишком крепок, то ли виной этому было меланхолическое завывание осенней бури, поднявшейся над Северным морем, но когда около одиннадцати часов закончилась игра в бридж, разговор, точно по уговору, перешел на темы о сверхъестественном. Оказалось, что и мистер Крофтон, и мистер Кроуэл были убежденными спиритами с твердой верой во всякого рода чудеса. Мистер Стонхендж был верующий, но не зилот, господин Фермерен — грубый материалист. Его друг Баршьес поразил всех, присоединившись к позиции Крофтона и Кроуэла.
— Как, вы, солидный голландец! — воскликнул мистер Троубридж. — Я считал, что все вы — или материалисты, как Фермерен, или скептики, как доктор Ц.
— Как кто? — переспросил господин с белыми зубами.
Мистер Троубридж сделал движение рукой в сторону гостя с восточной наружностью.
— Доктор Ц., — сказал он. — Я называю его так потому, что имя его невозможно выговорить. Неужели я забыл представить его? Доктор, доктор…
— Циммертюр, — помог с улыбкой тот, кого представлял хозяин дома, в то время как мистер Крофтон наклонился к мистеру Кроуэлу и пробормотал:
— Разве я не прав? Он не христианин.
— Итак, вы скептик, доктор? — спросил господин Баршьес.
— Моя профессия сделала меня им, — отвечал доктор. — Я психоаналитик. Правда, я видел на своем веку много странных явлений и сделал много необычайных открытий, но ни разу до сих пор мне не приходилось сталкиваться с явлением, требующим объяснения сверхъестественного порядка.
— Что вы понимаете под словом «сверхъестественный»? — спросил господин Баршьес с почти покровительственным взглядом в сторону маленького полного ученого.
Доктор Циммертюр поднял плечи и развел руками движением, свойственным его нации.
— Почтеннейший! — воскликнул он, и в голосе его послышались каркающие нотки. — Почтеннейший! Я знаю, что вы хотите сказать. Мы являемся чудом в мире чудес. Мы, люди, — противоречащее разуму соединение духа и материи, носящееся в пространстве, которое должно быть бесконечным, — ибо что может быть вне его? — и которое поэтому кажется нам непостижимым. Мы движемся во времени, которое должно быть вечным, — ибо что могло быть до него? — но явления которого говорят о том, что оно преходяще. Мы не знаем, откуда мы пришли и куда мы идем. Как же мы, окруженные всеми этими тайнами, можем сказать: это сверхъестественно? Или: это естественно? И тем не менее человек измерил невообразимые расстояния и пространства, человек исследовал не один из тех законов, которые управляют ходом вещей. И точно так же, как человек изучил законы, управляющие внешним миром, точно так же он начал исследовать и законы внутренние, — что я и пытаюсь делать по мере сил своих, и до сих пор, почтенный господин Баршьес, до сих пор я еще не встречал такого явления, которому нельзя было бы найти объяснения, затратив на это, конечно, некоторую долю умственного напряжения и терпения.
Он растопырил все десять пальцев и закончил свою речь нотой простуженного ворона.
Мистер Кроуэл наклонился к мистеру Крофтону и проговорил шепотом:
— Разве я вам не говорил? Он не джентльмен.
— Хорошо, — начал господин Баршьес, — но как же вы тогда объясните такой случай?
И разговор естественным путем перешел с призраков к телепатии, когда часы вдруг пробили час и румяный хозяин дома разогнал своих гостей по постелям, угостив их на ночь стаканом грога.
2
Воскресное утро было посвящено гольфу на собственном поле мистера Троубриджа. Психоаналитик, облаченный в красный с желтым свитер, тоже принимал участие в игре, проявляя при этом энергию, достойную восхищения. Его короткие руки вертелись, словно крылья одной из знаменитых голландских мельниц, и он низвергал обильные атмосферные осадки на газон мистера Троубриджа. Стонхендж, Кроуэл и Крофтон наблюдали за ним с веселостью, которую они даже не находили нужным скрывать. Он путался, спотыкался о свои собственные ноги, с неиссякаемой энергией посылал мяч по всем направлениям, кроме того, куда его нужно было послать. Но веселость своих партнеров он встречал широкой улыбкой полной луны.
— Я хочу сказать вам кое-что, — прошептал мистер Стонхендж. — Он не джентльмен, иначе он умел бы играть в гольф. Но в гольф он играет как джентльмен.
Когда они возвращались на виллу, господин Баршьес приготовил обществу сюрприз.
Поле для гольфа являлось естественным продолжением сада, прилегающего к вилле. В том месте, где сад переходил в песчаные дюны, помещался старт с белым флагом. Там росло несколько деревьев и кустов.
