— Вы ошибаетесь, если полагаете, что находитесь у себя на родине. Вы в России, так как сейчас вы — на борту русского броненосца, и хозяин здесь я. Итак, вы не знаете этого человека?
— Нет, — ответил великий герцог так же холодно, как и раньше. — Я никогда его не видел.
— Ах, так он меня не видел! Он меня не знает! Святый Боже, вот милое дело! А мои триста тысяч песет — их он тоже не знает. И их он тоже не видел…
— Замолчите, Марковиц! — прогремел высокий офицер. — Вы — в России, а не во Франции. Понимаете разницу?
Марковиц взглянул на него со страхом, который воспитывался во многих поколениях. Одна прядь его жидких волос отделилась от остальных и упала на лоб. Высокий офицер обратился к великому герцогу.
— Этот господин, — сказал он, кивнув в сторону Марковица, — поднялся к нам на борт в Марселе и попросил принять его. Я наотрез отказался, но история, которую он поведал мне через моего адъютанта, была настолько невероятна, что, ради чести царского дома, я был обязан узнать, действительно ли это правда… Два года назад готовилась помолвка великой княжны и великого герцога Меноркского, но его величество выступил против этого брака. Великая княжна, которая удивительным образом влюбилась в этого герцога (удивительным, потому что она никогда его не видела), была девушкой романтичной и экзальтированной. Однажды она тайком написала ему письмо, полное неосторожных слов, которыми при подобных обстоятельствах с такой легкостью бросаются молодые девушки… Долгом великого герцога было вернуть письмо, но он этого не сделал. Внутренние дела Менорки, которые с самого его вступления на трон были очень плохи, к тому времени совсем расстроились… Вот тут и начинается история, которую мне рассказал Марковиц. Через посредника великий герцог заложил ему письмо юной княжны, Марковиц промышляет делами такого рода… И великий герцог получил необходимые триста тысяч песет, чтобы вовремя расплатиться с кредиторами. Однако на Менорке грянула революция. Телеграфное сообщение с островом прекратилось, и Марковиц оказался в полном неведении относительно судьбы великого герцога. Он заподозрил, что революция — только трюк, призванный обмануть кредиторов, и испугался, что потеряет свои триста тысяч. Из Марселя Марковиц тщетно пытался переправиться на Менорку, но тут он узнал, что я тоже нахожусь в Марселе. Ради спасения чести царской семьи я разрешил ему подняться на борт, мы взяли курс на Менорку, и сразу по прибытии к нам на корабль удивительным образом попал сам великий герцог Меноркский, который якобы расправился с революцией… Ясно ли я выражаюсь? Вы хотите что-то сказать в ответ?
Дон Рамон снова мельком взглянул на Филиппа, и только профессор заметил в этом взгляде страх, который охватил великого герцога. Филипп ободряюще кивнул, и дон Рамон проговорил холодно:
— Прежде чем отвечать, я бы хотел задать вам один вопрос: в российском флоте принято, чтобы офицеры безоговорочно верили историям, которые им рассказывают дельцы наподобие господина Марковица?
Высокий офицер слегка покраснел и ответил намного вежливее:
— Ваше высочество могут быть уверены, что это не так. Если бы рассказ Марковица не был подкреплен одним доказательством, я бы немедленно приказал его расстрелять.
— Но доказательство было предъявлено! — вскричал маленький еврей. — Оно было предъявлено! Марковиц не лжет! Да! Ваше высочество (тут он с ироничным раболепием поклонился дону Рамону) отрицают наше знакомство! Может быть, ваше высочество также будут отрицать, что вам знакомо вот это?!
Быстрым движением он вытащил из кармана два или три сложенных листка бумаги, развернул их и сунул под нос дону Рамону. В первое мгновение у великого герцога закружилась голова, но затем он схватил листок и — вздрогнул. Что такое? Неужели глаза его не обманывают? Эти бумаги были неуклюжей подделкой!
Тут не имелось ни малейшего сходства ни с его почерком, ни с почерком той, которая писала то злосчастное письмо. Словно желая убедиться в том, что это не сон, дон Рамон взглянул на господина Колина. Брови Филиппа поднялись, а губы округлились, шепча какое-то слово. И в следующий миг дон Рамон понял, что это слово: БУМАЖНИК!
Бумажник, который он несколько минут назад получил от Филиппа! Великий герцог торопливо выхватил его из кармана, открыл — и его глаза чуть не вылезли из орбит: сверху лежало письмо! Ее письмо! Легкое, маленькое письмо, которое уже месяц гранитной глыбой лежало на его пробудившейся совести! Неужели такое возможно? Или все это — сон, только приятный сон? Преодолев смущение, он повернулся к высокому офицеру и произнес:
— Не будете ли вы так любезны сказать мне, что это?
Офицер схватил письмо и, просмотрев его, пробормотал:
— Возможно, это письмо моей… великой княжны. Но у Марковица — тоже письмо, написанное ее почерком, а другие письма принадлежат великому герцогу Меноркскому.
— У Марковица! Какому-то ростовщику вы верите больше, чем дону Рамону Меноркскому! Господин офицер, вы действительно…
— Не горячитесь! Я не хуже, чем вы, знаю ростовщику цену, но я не могу поверить, чтобы он решился заварить эту кашу… Он должен был понимать, какой это риск…
Офицеру не удалось закончить, потому что Марковиц, задрожав как осиновый лист, пролепетал:
— Но уверяю вас… Какая гнусность… Мое письмо — это настоящее письмо! А его письмо — фальшивое!.. Он хочет обмануть вас!
Голос Марковица сорвался в фальцет, но высокий офицер заставил его замолчать одним жестом — проведя пальцем по шее.
— Замолчите, Марковиц! Не забывайте: вы на борту русского императорского броненосца, а не в ломбарде. Если вы сказали правду — получите по заслугам, но если вы соврали, Марковиц, то участь ваша незавидна!
Марковиц замер и испуганно заморгал. Высокий офицер нахмурился и минуту в глубокой задумчивости глядел то на ростовщика, то на великого герцога. Затем он обратился к дону Рамону:
— Ваше высочество должны извинить меня за то, что я еще не решил, чему верить. Я не знаю вас, я не знаю Марковица — следовательно, я беспристрастен. Единственное, почему я до сих пор не принес вам своих извинений, — это необычность истории, которую рассказал Марковиц. Ведь он знал, чем рискует, если обман выйдет наружу…
Офицер снова не смог договорить до конца, так как его неожиданно прервал чей-то голос:
— Если ваше высочество хочет знать, на чьей стороне правда, я готов оказать вам эту услугу!
К своему удивлению офицер, обнаружил, что говорит друг великого герцога — тот, которого называли профессором.
— Нет ничего проще, чем установить, какое из писем подлинное, — продолжал он. — Ведь писавшая письмо — на борту.
— На борту? Что вы хотите этим сказать? — взревел высокий офицер.
— Я хочу сказать, что дама, которая поднялась на борт вместе с его высочеством и со мной, как раз та, которая написала интересующее вас письмо. Иными словами…
— Что?! Договаривайте!
