— Я никогда прежде не встречал такого массового торжества, — прошептал Джон, глядя на двигающихся по кругу людей.
— И я не видел такого прежде, — поразился Молчун, — всякое бывало, но чтобы так вот, на виду у всех…
— Подумать только, — продолжил размышления Джон, когда они вернулись в палатку Солнечного Шеста, — эти люди не скрывают ничего, что у них на душе. Они выражают себя, не заставляя никого следовать за собой. Потрясающе! Они абсолютно свободны! Я теперь понимаю, что такое свобода… Ты волен высказать свою мысль, проявить её в реальной форме, а твои сородичи должны решать, вредит она им или нет… Ничто не запрещается… Если кому-то не нравится, он просто уходит в сторону и не принимает участия… Потрясающе! Марсель! Послушай меня, Молчун!
— Что тут слушать? Чему ты удивляешься? Разве ты удивишь кого-нибудь, когда скажешь, что ты голоден?
— Нет.
— А когда ты хочешь женщину?
— Ну… это как бы не совсем прилично… в цивилизованном обществе…
— Твоё цивилизованное общество похоже на размалёванные лица краснокожих в бою, за которыми не угадать истинных чувств. — Молчун поковырял в носу и обтёр палец о штанину. — Разница заключается в том, что дикари скрывают своё настоящее лицо, дабы их не сумели распознать злые духи, а белые прячутся друг от друга. Индейцам нечего скрывать, они не могут позволить себе скрывать что-либо, потому что целиком зависят от сородичей…
* * *
Утром к большой деревне присоединилась община Сидящего Волка. Пышная процессия въехала в лагерный круг под громкие приветственные крики дикарей. Марсель Дюпон поспешил навстречу приехавшим, показывая руками на Лесное Лекарство. Сердце его застучало учащённо.
— Взгляни на эту женщину! — воскликнул Джон, размахивая руками.
— Не смотри на неё так жадно, старина, — предупредил Молчун и оскалил зубы, а через пару секунд он кивком указал на слезающего с коня Сидящего Волка и добавил: — Вон тот здоровяк может разделаться с тобой, не моргнув глазом.
— Он её муж?
— Хуже, гораздо хуже, Джон… Это слишком долгая и чересчур таинственная история, чтобы изложить её в двух словах. Я уж сам положил глаз на Лесное Лекарство, но Сидящий Волк отреагировал на это странно. Она окружена тайной. Она — шаманка, каких никто ещё не встречал среди Абсароков. Её желают все, но все её опасаются. Я видел множество мужчин, подглядывавших за нею и теребивших свои члены, когда она уходила в одиночестве купаться на реку. Все становились похожими на взбудораженных быков, но никто из индейцев не осмеливался к ней приблизиться… А уж среди Абсароков скромников не отыскать…
— Лесное Лекарство? Это её имя? Замечательное имя… замечательная женщина.
— Забудь о ней, как о страшном сне, мой друг, — сказал Молчун, повернувшись к англичанину. — Никто из женщин никогда не таил в себе столько ужасающей страсти и погибельной власти, как эта…
Сидящий Волк никак не проявил своих чувств, завидев Молчуна, и с маской полнейшего безразличия пошагал мимо, когда траппер помахал ему рукой. Индейцы вокруг шумно приветствовали друг друга, размахивали руками.
— Никогда бы не поверил, что туземное лицо способно так привлекать к себе, — сказал полушёпотом Джон. Он влюбился в индеанку бесповоротно и сразу осознал это, отдавшись своему чувству, слово сухая трава объявшему её пламени.
— Держи ухо востро, приятель, — засмеялся Молчун, видя растерянность Джона Брауна. — Если она ответит тебе страстью на страсть, то тебе придётся познать вес моих кулаков, да и без хорошей схватки на ножах не обойтись. А в этом, я уверен, тебе со мной нет нужды тягаться…
Джон ухмыльнулся в ответ, но по звякнувшим в голосе Молчуна Дюпона холодным металлическим ноткам понял, что зверолов был далеко от шутливого настроения.
На следующий день лагерь снялся с места и широкой лентой потянулся между гор.
Сидящий Волк ехал далеко в стороне от всех. Его нагое тело, прикрытое лишь тряпичной набедренной повязкой алого цвета, было густо смазано бизоньим жиром, и даже с большого расстояния было видно, как оно вспыхивало на солнце. Лесное Лекарство, легко правя своей пегой лошадкой, подскакала к Молчуну и улыбнулась, и он почувствовал, как в теле его вспыхнула неутолимая жажда любви.
— Отец решил, что срок его боевых дней истёк, — сообщила она.
— Что? — не поверил Марсель своим ушам. — Сидящий Волк отказывается от воинской славы? Его больше не привлекают подвиги и почести? Этого не может быть… Почему?
— Отец захотел сделаться Сеятелем Табака. Это означает, что он должен отречься от прежнего образа жизни и стать святым человеком. Он принял обет молчания и не разговаривает ни с кем уже почти полный месяц, остались последние дни молчания.
— То-то он никак не ответил на моё приветствие. Теперь, я надеюсь, он (как святой человек) не станет возражать против моего сватовства?
Молчун был хорошо знаком с несколькими индейцами, входившими в священное общество Сеятелей Табака. Табак символизировал для Ворон круговорот всего сущего, бесконечное возрождение через крохотное семя, несущее в себе целую жизнь. Культ табака был необычайно почитаем и удивителен, принимая во внимание, что Вороны, как и подавляющее большинство кочевых охотников, не умели выращивать больше ничего. Окружающая их природа кипела соками, роняла семена в землю и произрастала из них высокими стройными деревьями, и множество племён, обитавших на восточном берегу Миссури, как бы примкнув к этому ритму, давно включились в земледелие. Вороны сумели поладить лишь с табаком, утверждая, что народ Абсароков будет оставаться на лице Матери-Земли до тех пор, покуда они не утеряют умения выращивать табак.
[11]
Обычно Табачная Церемония проводилась на Ветряной Реке, но изредка старые колдуны меняли место. В этот раз племя остановилось на Белом Ручье у подножия горы, прозванной Высокой Трубкой. Едва успели подняться кожаные конусы жилищ, женщины направились к обширной луговине, держа в руках ножи и костяные мотыжки, сделанные из бизоньих лопаток. Будто муравьи засуетились человеческие фигурки, ползая на коленях и расчищая землю от веток, корешков и травы, подготавливая её для посева табака.
