– Вполне возможно. Нынче пуля в голову – самый удобный способ поставить точку в самом неразрешимом вопросе…
Смеляков посмотрел в окно. Небо уже понемногу светлело.
«Ночь… Как быстро она пролетает… Но как мучительно долго тянется время… Всё уже ясно, однако мы чего-то ждём… Надеемся? Нет. Всё понятно. Просто нужно официально поставить какую-то точку. За кем же последнее слово?»
Смеляков достал из шкафа бутылку коньяку.
– Выпьем?
Все с готовностью кивнули.
Пили молча. Сначала одну рюмку, затем вторую…
Слово за слово разговор возобновился. Кто-то вспомнил юность, кто-то рассказал про свой самый неприятный служебный день, кто-то поведал о своих ошибках, кто-то, смеясь, разоткровенничался насчёт первого любовного опыта…
Бутылка быстро опустела, и Виктор откупорил новую…
Внезапно зазвонил телефон. Все вздрогнули от резкого, назойливого звука, оборвавшего мирную беседу. Все они ждали этого звонка, но все желали, чтобы он раздался как можно позже.
Смеляков потянулся к телефону.
– Слушаю.
– Это Барсуков, – проурчала трубка.
Почему-то Виктор сразу решил, что директор ФСБ позвонил, чтобы распорядиться об освобождении задержанных.
– Какие новости, Михаил Иванович? – спросил Виктор, чтобы помочь Барсукову начать разговор.
– Виктор Андреевич, слушай, – Барсуков говорил почти равнодушно, – сейчас вот, только что выдержал очередной натиск жены президента. Измучила она меня. Го – ворю ей: «Наина Иосифовна, готов хоть завтра написать рапорт об отставке». Всю ночь был на телефоне, глаз не сомкнул. Она мне постоянно звонит… Потом Черномырдин прорвался, тоже всё расспрашивал…
Барсуков замолчал, раздумывая.
– Что делать будем, Михаил Иванович? – спросил Виктор.
– Сухари сушить! – зло отозвался директор ФСБ – Давай заканчивай, задокументируй всё и отпускай их к чёртовой матери. Утром будем разбираться.
– Ладно.
Он положил трубку на рычаг.
– Барсуков звонил, – повернулся Смеляков к Волошину.
– Как он?
– Похоже, задолбали мужика, сломали… Велел отпустить всех троих. Сколько сейчас?
Игнатьев взглянул на часы.
– Половина четвёртого. К четырём всё закончим.
– Ну и ладно…
Смеляков встал.
«Интересно, что чувствует сейчас Барсуков? Нелегко, ой как нелегко Михаилу Ивановичу. Крепкий и решительный мужик, знает, что правда на его стороне, а сломался под давлением двух истеричек…»
В ту минуту директор ФСБ в очередной раз разговаривал с премьер-министром.
– Вот, собственно, и всё, Виктор Степаныч. Я дал необходимые распоряжения.
– Ну, шо тут сказать, – миролюбиво засопел Черномырдин. – Такая у вас работа… Власть должна опираться… На вас опираться в том числе… Ладно, только вы позвоните Чубайсу.
– Я? – измученно спросил Барсуков. – Зачем? Не понимаю.
– Перезвоните ему, перезвоните. А то Анатолий Борисович угрожает какими-то демаршами. Наломает ещё… В такое время работаем, что не разгрести запросто… Позвоните ему сейчас. Так надо, Михал Иваныч. Поймите это! Так надо. Поговорите с ним. Это всем нам очень нужно…
Барсуков бросил трубку на рычаг. Сделал несколько шагов туда-сюда, не в силах заставить себя сделать этот звонок.
«Это цирк… И позор…»
Он возвратился к телефону, поднял трубку, но тут же положил её обратно. Тяжело вздохнув, ушёл по коридору, но остановился. Он чувствовал себя полностью разбитым, физически и морально. Черномырдин настаивал, не просил, а именно настаивал на том, чтобы Барсуков позвонил Чубайсу, и Барсуков недоумевал: что же творится в государстве, если директор ФСБ должен, словно провинившийся мальчишка, объясняться перед каким-то чиновником, отчитываться перед Чубайсом, не имеющим никаких властных полномочий, за проведённую спецоперацию…
Барсуков снова подошёл к телефону, медленно поднял трубку и набрал номер.
– Анатолий Борисович, это Барсуков.
– А-а-а! Проснулись! – бешено закричал Чубайс. – Давно пора! Отпустите немедленно Евстафьева! Вы меня слышите, Михаил Иванович, слышите или нет? Отпустите! Вы ведёте себя, как предатели! Скоро вам всем станет очень плохо. Уж вы поверьте! И Коржакову тоже! Вы предали президента!
– Анатолий Борисович, вы можете угомониться? Отчего вы так возбуждены? Не кричите, пожалуйста. Всё это выглядит очень глупо.
– Вы должны отпустить Евстафьева! Отпустить немедленно! Вы саботируете президентские выборы!
– Их уже отпустили.
– Давно пора!
– Сделайте одолжение, Анатолий Борисович, перестаньте нагнетать истерию…
* * *
В восемь часов утра Смеляков вошёл в кабинет Коржакова в Кремле.
– Ну что? – буднично спросил начальник СБП.
– Всю ночь не спали с ребятами.
– Случается, – сказал Коржаков. – Рассказывай по порядку.
– Александр Васильевич, дело разваливается на глазах. Такого отпора с их стороны я не ожидал. На все рычаги давят, байку про переворот сочинили. А мы ответить ничего не можем.
– Это тебе не с уличными бандитами бороться. Эти-то покруче будут. Сейчас придёт Барсуков. Нас шеф вызвал. Так что ты сейчас нам доложишь. Говори кратко, но ёмко, что у нас реально есть на руках.
– Время ушло, – без упрёка, но с сожалением сказал Виктор. – Барсукову надо было принять удар на себя, провести обыски и задержать активистов, хотя бы на трое суток, а там – будь что будет, победителей не судят. Он ничего не сделал.
– Рано играть отбой, – строго произнёс Коржаков. Дверь приоткрылась, и заглянул адъютант Ельцина.
– Здравствуй, Толя, – поздоровался Коржаков.
– Александр Васильевич, Наина Иосифовна и Татьяна всю ночь «накручивали» Бориса Николаевича. И утром, ещё перед выездом с дачи.
– Накручивали? Чего хотели-то? – Начальник СБП хитро сощурился.
– Чтобы он вам врезал…
– Прямо так?
– Да. «Врежь ты ему, а то позволяет себе слишком много».
– Стало быть, настроение у шефа не лучшее.
Дверь опять отворилась, и на пороге появился усталый Барсуков. Адъютант Ельцина поспешил покинуть кабинет.
– Миша, присядь, – сказал Коржаков. – Сейчас Виктор Андреевич доложит нам. Войдём во все детали и сразу направимся к шефу.
– Устал я от всего этого… – Директор ФСБ измученно вздохнул.
Смеляков выложил из папки бумаги.
– Вот рапорты милиционеров, вот показания задержанных…
