– Я согласен с вами… Значит, я поговорю с Борисом Николаевичем, чтобы выпросить у Скуратова материалы на Евстафьева и Лисовского.
– Послушайте, а что, если мы потом затребуем их себе? – предложил Чубайс. – Скажем, для анализа? Полный комплект документов?
– Ха-ха, – развеселился Илюшин. – А потом пусть он выпрашивает их обратно.
– В общем, – подвёл итог Чубайс, – первое, это чтобы материалы попали к президенту. А второе, попросить Бориса Николаевича похоронить всё это дело… Получится?
– Будем стараться…
ЭПИЛОГ
Через несколько дней после описанных событий Смелякову был запрещён вход в Белый дом, хотя формально Виктор всё ещё продолжал возглавлять находившийся там отдел «П». Чуть позже был расформирован и весь отдел…
Скандал, связанный с выносом денег из Белого дома, то затухал, то разгорался заново. Уже после того, как Ельцин, напичканный лекарствами и превратившийся почти в неподвижную куклу, одержал-таки победу на выборах, о коробке с надписью «Xerox» заговорили вновь. Причиной послужила публикация в газете «Московский комсомолец» стенограммы разговора, записанного в апартаментах «Президент-отеля». Последовала бурная реакция. Весь день Го – сударственная дума обсуждала публикацию и решила провести парламентское расследование. Анатолий Чубайс выступил перед журналистами с заявлением, что никакого разговора с Илюшиным в «Президент-отеле» не было, как не было и никакой коробки с полумиллионом долларов. Но стоило генеральному прокурору сказать, что плёнка с записью приобщена в качестве вещественного доказательства к уголовному делу Евстафьева и Лисовского, как возмущённая брань Чубайса и его команды стала звучать гораздо тише, а вскоре и вовсе смолкла…
Осенью Смеляков обнаружил, что за ним установлено наружное наблюдение. Работали не только бригады МВД, но и ФСБ. Виктор не возражал, так как ничем противоправным не занимался, но ощущать постоянное присутствие посторонних за своей спиной было тягостно. Приходя домой, он непременно задёргивал шторы, ибо обнимать жену и дочь на глазах у «наружки» не желал. Вечерами он старался заставить себя читать, но мысли разбегались, не фокусировались на книге, устремляясь к событиям недавнего прошлого. С бывшими сослуживцами Виктор старался не встречаться, чтобы не давать повода для раздувания пущенных недругами слухов о якобы готовившемся заговоре бывших сотрудников СБП.
Оставшись без работы, Смеляков не знал, чем себя занять. Иногда он подолгу бродил по центру Москвы, вдыхая смрад гниющего на заснеженных тротуарах мусора, проталкиваясь сквозь угрюмую толпу, поражаясь отчуждённости одних глаз и озлобленности других. Никто не говорил о любви, не восторгался жизнью, ни о чём не мечтал и даже не ждал ничего…
Близился Новый год, однако Смеляков впервые не ощущал присутствия праздника. Тут и там высились ёлки, украшенные сияющими игрушками, над улицами колыхались тряпичные растяжки с поздравлениями, из витрин выглядывали улыбающиеся куклы с пухлыми фарфоровыми щеками и охапками пушистых серебристых ёлочек. Возле многочисленных киосков матерились пьяные подростки, разливая в пластиковые стаканчики водку и пиво и с какой-то необъяснимой свирепостью рассказывая друг другу о своих сексуальных похождениях. Виктор с ужасом взирал на ребятишек, бросавшихся на перекрёстках чуть ли не под колёса автомобилей, чтобы предложить свои услуги – наскоро вымыть стекло или же продать свежую газету. Тут и там на экранах телевизоров сыто и самодовольно скалились губернаторы, показывая журналистам свои новые дворцы, конюшни, зоопарки…
Заметённая снегом Москва готовилась к встрече Нового года. Давно уже не чувствовалось на улицах столицы той предновогодней суеты, которой всегда отличались далёкие советские годы. Никто не спешил, никто не давился в очередях. Магазины ломились от обилия продуктов, витрины искрились сказочными гирляндами лампочек, отовсюду неслась громкая музыка, натужно гудели застрявшие в сугробах автомобили, запрудившие перекрёсток, по скверу бродил Дед Мороз с огромным, но очень лёгким мешком на спине, а из окрестных подворотен вываливались густой массой тёмные толпы нищих. От них исходил нестерпимо кислый запах, в одно мгновение разлившийся над площадью и сгустившийся смрадным облаком над памятником Пушкину. Бродяги просительно потрясали перед собой грязными руками, цеплялись скрюченными сальными пальцами за одежду прохожих, показывали гнилые зубы и шевелили обмороженными губами, выдавливая из простуженной груди: «Помогите ради Христа!»
Декабрь 2005 – май 2006
