– Здоровье не загубишь, Лариса?
– Никотин – не самое страшное в жизни. – Лариса ловко прикрыла ладошками пламя зажигалки и жадно затянулась.
– Да я не про сигареты. – Трошин указал рукой на её почти голые ноги. – Окочуришься ты в такой одёжке, отморозишь много полезного. Не по сезону чулочки, работяга.
– Зато клиент лучше идёт. Сам-то не хочешь погреться со мной? У меня квартирка вот тут, за углом.
– Спасибо. Но меня греет только жена.
– Жаль. Ты видный. Приятный.
– Тебе сколько лет-то?
– А тебе на что? В моём деле годы – не главное. Я такое могу, чего тебе и не снилось.
– Тебе это нравится?
– «Нравится – не нравится, соси, моя красавица»… —
Она отвернулась. – Деньги получаю, а остальное мне по барабану. Всё труха, как говаривал Спиноза.
– Так ты философ?
Лариса выпустила сигаретный дым через ноздри и втянула голову в поднятый воротник.
– Философом я стану, когда свободным временем обзаведусь, а обзаведусь, когда деньжат вдоволь будет, – хмыкнула она.
– Вдоволь это сколько?
– Столько, чтобы жить по-человечески, трахаться только по желанию, а не по обязаловке. – Она поморщилась, словно прожевала лимон. – Что ты глупости спрашиваешь? Деньги – это удобно. Будь у меня бабки, разве я сейчас торчала бы в этих чулках на морозе? – Лариса с вызовом посмотрела Трошину в глаза. – Вот ты вроде нормальный мужик, а не идёшь со мной. Тебе трудно, что ли?
– Меняй профессию, иначе копыта отбросишь.
– Не учи, – поёживаясь, она отступила на пару шагов. – Думаешь, мало у меня учителей было? Во нажралась поучениями. – Девушка выразительно провела пальцем по горлу. – Слушай, а может, так просто деньжат подкинешь?
– Просто так – это подачка. Тебя подачка не спасёт.
– Да у меня каждый клиент – подачка. До зарезу нужна стабильная работа. И вообще…
Она обречённо махнула рукой и пошла прочь, притопывая ножками.
– Эй! Погоди!
Лариса остановилась, обернулась; на лице было написано ожидание:
– Чего?
– А если я помогу тебе пристроиться на нормальную работу?
– Чего-чего?
– Ты что делать умеешь?
– Трахаться…
– А ещё?
– Да пошёл ты…
Он пожал плечами и направился к своему подъезду.
Сказав Ларисе, что его греет жена, Трошин слукавил. Он не был женат. Женечка Веселова частенько задерживалась у него дома на день-другой, а однажды случилось, что прожила с ним целую неделю. Но она никак не соглашалась стать женой Трошина. Впрочем, однажды Женя на своём дне рождения, представляя его какому-то пожилому мужчине, сказала: «Это мой муж». Сердце Трошина радостно забилось.
– Значит, – с надеждой спросил он у неё, – ты наконец-то решилась?
– Нет, Серёженька. Просто для этого старого обормота я хочу быть мужней женой.
– А он кто?
– Профессор и ужасно занудный приставала…
Вспомнив эту сцену, Сергей горько вздохнул. С каждым днём он всё острее чувствовал боль разлуки с любимой женщиной.
«Милая моя Женечка…»
На ходу развязывая галстук, Сергей зашёл на кухню и воткнул в розетку чёрный шнур электрического чайника. Из кармана пиджака вынул конверт и достал из него фотографии. По большей части на них была изображена Женя. Тро-шин горько вздохнул и быстрым шагом двинулся в комнату. Плюхнувшись на диван, он поставил себе на колени старенький телефонный аппарат и покрутил диск, набирая номер.
– Алло, Женя, здравствуй… Да, это я… Где пропадал? Работы много… Собственно, я и не пропадал. Каждый день названиваю тебе, а ты всё занята и занята. Ужасно соскучился, хочу тебя увидеть. Может, приедешь? – Он метнул взгляд на настенные часы. – Или поздно уже?
Он представил, как Женя сидит в своей тесной комнатке за столом, обложенная кипами книг с торчащими из них закладками. На её рабочем столе всегда лежало много книг.
– Дело не в поздно, – отозвался женский голос из трубки. – Просто я занята, Серёж.
– Ты не одна?
– Сразу «ты не одна»! Ну разве так можно? – По голосу Жени Трошин понял, что она улыбнулась. – Я работаю! Мне за два дня нужно доклад подготовить для конференции. Понимаешь? И ещё статья висит на мне…
– Хочешь, я через часок заеду за тобой? А ты пока доделаешь свою работу, ладно?
– Серёж, я на самом деле не могу. Мне правда некогда, просто зашиваюсь. Вдобавок мама захворала, простыла. Так что я на несколько дней привязана крепко.
…Женя откинулась на спинку кресла и провела тонкими пальцами по лбу. Она хорошо знала, насколько Тро-шин привязан к ней. Никто не любил её так пылко и преданно. Ей всегда было хорошо с Сергеем, даже слишком хорошо, и это пугало. Женя любила свою работу, пожалуй, больше всего остального. Этнография была её единственной страстью. В комнате со стен взирали страшные туземные маски и деревянные куклы, висели ожерелья, погремушки и связки перьев, над дверью красовался овальный кожаный щит – о каждом из этих предметов Женя могла вдохновенно говорить целыми сутками…
– Серёжа, – нежно проворковала она в трубку. – Не обижайся. Через пару дней я освобожусь и буду вся твоя. Ты мне веришь, милый?
– Верю. Только тебе и верю, Женечка…
– Целую тебя.
– Я тоже.
Он положил трубку на рычаг. «Что ж, буду пялиться в телевизор. И водки жахну… Ну почему она так привязана к своей работе? Что она нашла в этой проклятой этнографии?»
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. 1–10 ЯНВАРЯ 1995
Смеляков посмотрел на жену и осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке.
– Что-то не так? – спросила Вера.
– Всё, как всегда, прекрасно. Просто иногда на меня накатывает нестерпимая нежность и хочется расцеловать и удушить тебя в объятиях.
– Расцелуй…
Они стояли на лестничной клетке перед дверью в квартиру Жуковых. Виктор привлёк Веру к себе и прижался губами к её лицу. В тот же момент замок громко щёлкнул, дверь распахнулась.
– Ага! – воскликнул возникшая на пороге Лена. – Вот я и застукала голубков. Столько лет женаты, а всё целуетесь.
– Долго не открываешь, подруга, – улыбнулась в ответ Вера, – вот нам и приходится развлекать себя.
– Проходите.
– С Новым годом! – Виктор протянул Лене шампанское и коробку шоколадных конфет.
В коридоре появился Борис, как всегда, подтянутый, однако во взгляде его сквозила печаль, от былого боевого духа ничего не осталось.
