– Спасибо за чудесные цветы, – ответила Женя.
– А вам, похоже, букет пришёлся не по вкусу? – Маш-ковский перевёл взгляд на Риту.
– Что вы! – воскликнула Рита. – Я безумно люблю цветы! Просто это так необычно! Как в романах. Или как в кино.
– В прежних романах и прежних фильмах, – вяло добавил Константин. – Теперь-то всё больше бандиты и грабежи в почёте. Сейчас старые нравы не в моде.
– А я и есть человек старого времени, – сказал Маш-ковский и закивал. – И не стесняюсь быть старомодным. Вы позволите пригласить вас куда-нибудь на чашку кофе?
«Так я и знал», – подумал Константин.
– Наверное, уже поздно. – Рита неуверенно пожала плечами.
– У меня машина, – сказал Машковский. – После я развезу всех по домам.
– Спасибо, но я не могу! – отказался Константин, решительно рубанув рукой по воздуху. – Мне уже пора.
Григорий Модестович кивнул. Спутник Маргариты его не интересовал вовсе.
– Но мы в разных концах Москвы живём, – вежливо заметила Женя.
– Ничего страшного! – Машковский улыбнулся. – Мне будет приятно провести остаток вечера в таком чудесном обществе. – Он пристально посмотрел на Риту. – Вы доставите мне огромную радость. Поверьте, у стариков не так много радостей.
– Вы рано записываете себя в старики, – робко проговорила Рита.
– А вот этого не надо! Я знаю, сколько мне лет и на что я способен. И я знаю себе цену… Ну так что? Едем?
– А что у вас за машина, Григорий Модестович? – полюбопытствовала Женя.
– «Мерседес». Думаю, мы разместимся.
– Я никогда не ездила в «мерседесе», – мечтательно произнесла Женя, заметив неуверенность подруги.
– Итак? – Машковский чуть наклонился и выставил одну руку вперёд в пригласительном жесте.
– По чашечке кофе? – улыбнулась Рита.
– И по какому-нибудь большому пирожному, – сладко добавил старик.
– Кофе, пирожные, «мерседес», ночная Москва… Пожалуй, отказываться грешно, – вынесла свой вердикт Женя. – Мне завтра лететь в Ханты-Мансийск на конференцию. Будет о чём вспомнить во время скучных докладов…
* * *
К середине 90-х годов в Словакии, маленькой бедной стране, сложилась своеобразная ситуация. Там сосредоточились интересы Чечни, России и Азербайджана. Полным ходом в Словакии шла «отмывка» нефтяных и газовых денег, ковались состояния российских магнатов. Миллионы и миллиарды твёрдой валюты бесследно исчезали из России, чтобы всплыть в Братиславе или где-нибудь ещё подальше. Только за один 1994 год в Россию в срок не вернулось 1 миллиард 600 миллионов долларов, вырученных от экспорта сырья.
– На эти деньги можно было накормить всю страну досыта, – сказал Смеляков, выслушав доклад Трошина.
– Виктор Андреевич, от нашего источника поступил сигнал, что в Словакии замешаны интересы некоего высокопоставленного российского чиновника, скорее всего из правительства.
– Имя не называется?
– Нет.
Виктор посмотрел на заместителя. Тот чиркнул что-то в блокноте.
– Надо активизировать работу в этом направлении. Если понадобится – организовать работу на месте. Жду от вас предложений… Все свободны.
* * *
В полупустом зале ресторана, украшенном головами медведей, кабанов и оленей, негромко играла музыка. Машковский и Родионов сидели за столиком возле окна, и на их лица то и дело падали вспышки моргавшей снаружи неоновой рекламы. Николай, всюду следовавший за Григорием Модестовичем и готовый к выполнению самого неожиданного поручения, находился тут же, но в беседе участия не принимал. Казалось, он был полностью поглощён завёртыванием оливок в тонкие ломтики ветчины, с аппетитом пережёвывал их и не слышал, о чём шла речь, но в действительности мог в любой момент присоединиться к разговору, дать точную справку, связаться с нужным человеком по телефону. Машковский высоко ценил своего секретаря и считал, что равных Николаю нет.
Родионов нахмурился и подался вперёд. Весь его облик выражал неукротимую напористость.
– Речь идёт о выживании, Григорий Модестович. Это не какие-нибудь шуры-муры. Побеждает только самый приспособленный. И победителю достаётся всё!
Подошедший официант составил с подноса два блюда с тушёной олениной в красной сочной приправе.
– Желаете чего-нибудь ещё? – спросил он.
– Не сейчас. – Родионов резко отмахнулся.
– Чтобы досталось всё, нужно сначала победить, – проговорил Машковский, откидываясь на стуле.
– Об этом я и веду речь.
– Ставки слишком высоки. Если вы проиграете, вас ждёт… настоящий ад… И не где-нибудь, а здесь, на земле…
– Довольно этих интеллигентских философий, давайте о деле…
– Я и толкую о деле. Мне кажется, что вам следует быть осторожнее. Вы уж слишком, как бы это сказать, гоните… Финансовые дела надо вести быстро, но без торопливости. Вы же знаете, что в СБП организован отдел «П» и что его сотрудники находятся в Белом доме, то есть там, где мы получаем «добро» на все нужные нам дела… Поймите: одно неосторожное движение – и вы окажетесь на плахе, под топором… Ваши аргументы, что всё, мол, «схвачено», тут ничего не гарантируют. Деньги это деньги, но есть и кое-что посильнее… повыше…
– О чём вы? О ком?
– О тех, кто ставит на кон не только деньги, но и власть.
– Политики?.. Бросьте, Григорий Модестович, бросьте! Кто нынче всерьёз занимается политикой? Всем плевать на страну. И Коржакову со всей его гэбэшной сворой тоже плевать. То есть глотку-то они перегрызть могут, но не ради страны, а ради, как вы верно заметили, власти. Только уверяю вас, Григорий Модестович, что я справлюсь с ситуацией.
– Мне кажется, вы страдаете близорукостью, господин Родионов. – Машковский тонко-насмешливо улыбнулся, отрезал кусочек дымящегося мяса и неторопливо положил его на язык. – Очень вкусно. Здесь умеют готовить.
– Что? Про какую близорукость вы говорите?
– Вы полагаете, что ваши телодвижения никого не заинтересовали? Ошибаетесь. У меня есть информация, что вы под колпаком. Не удивлюсь, если и сейчас нас кто-нибудь с интересом разглядывает.
– Да знаю я об этом! Мне Петлин сообщил.
– О чём?
– Да что его на «прослушку» поставили.
– Он знает об этом? – Машковский безнадёжно махнул рукой.
– Ему из службы охраны Белого дома сообщили, что товарищи из СБП недавно ночью навестили его кабинет. Зачем, спрашивается? Дураку понятно, что ставили «жучки». А если «жучки», то и «наружка»… Только Петлину наплевать.
– За вами ведётся наблюдение, но вы продолжаете… продолжаете вести себя по-прежнему?
– По-прежнему?
