– Договаривался насчёт новой работы. – Он присел на край кровати.
– Успешно?
– Похоже, что всё в порядке. Обещают тысячу «зелёных» в месяц плюс всё, что я получу от клиентов в качестве дополнительной платы.
– Я рада. – Она протянула к нему руку. Рука была тонкой и слабой, в приглушённом свете торшера кожа казалась восковой. – Только зачем нам ещё деньги? Разве нам мало?
«Ещё похудела… – Алексей ощутил болезненный укол в сердце. – Ничего-то я не успею. Надо торопиться. Надо будет у Мити денег вперёд взять, потом отработаю».
– Хочу отвезти тебя на море, куда-нибудь в Испанию.
Сниму приличный домик месяца на три, чтобы ты смогла там хорошенько отдохнуть от здешней суеты, – ответил он, ласково улыбнувшись. – Ты сегодня заметно лучше выглядишь.
– Правда? Это хорошо… А вот ты уставший.
– Выпил лишнего, – пожаловался он и потряс головой. – Не рассчитал.
– Я чувствую… Сними поскорее всё с себя, ты весь провонял. Очень неприятный запах, затхлый какой-то, – пожаловалась Мила.
– Надо мне какие-то шмотки специально для этого места выделить, иначе всю одежду испоганю. Не понимаю, как они работают в этом подвале.
– Что за подвал?
– Закрытый клуб.
– А что делать надо?
– Потом расскажу. Пойду ополоснусь и перехвачу чего-нибудь, а то проголодался. Знаешь, виски на голодный желудок – сомнительное удовольствие.
– Лёшенька, ты что, будешь там каждый день напиваться, в клубе-то этом?
– Не буду, обещаю… Он стянул свитер через голову и направился в ванную.
– Лёша…
– Что? – Он выглянул из коридора.
– Лёшенька, скажи, а там женщин много? – Мила прекрасно знала, что Алексей любил женщин. Она была уверена, что муж никогда не позволял себе ничего на стороне, он не считал нужным делать тайну из своих время от времени возникавших увлечений, которые, впрочем, носили скорее эстетический характер. Алексей любовался миром, но не стремился попробовать мир на вкус. Наверное, это и было причиной того, что в последние годы операторская работа стала для него главной: через призму объектива Алексей Нагибин моделировал свой собственный мир, выбрасывая за границы экрана всё лишнее и фокусируя своё внимание на том, что его привлекало. Женский облик составлял немалую часть той материи, с помощью которой Нагибин украшал пространство собственной жизни. И вот он нашёл работу в каком-то клубе, где наверняка полным-полно привлекательных девчонок. «А вдруг он не устоит перед их молодым очарованием?» – тревожная мысль больно кольнула Милу.
– Не знаю, – отозвался он и опять скрылся в коридоре. – Я мало кого видел там сегодня.
«Не хочет говорить. Скрывает», – Мила почувствовала, что у неё выступила испарина.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. 21–28 ФЕВРАЛЯ 1995
Смеляков был вполне доволен своими сотрудниками. Ребята целиком отдавались работе. С каждым днём в отдел поступала информация, от которой порой Виктору становилось просто не по себе. Совсем недавно ему казалось, что о преступном мире ему известно абсолютно всё, однако знакомство с деятельностью крупнейших чиновников российского правительства заставила его быстро изменить своё мнение. Смеляков знал, что многие люди не в силах устоять перед соблазном и что многие просто умирают от жадности и от желания купаться в деньгах, но он не подозревал, что жадность человеческая может быть необъятной, а стремление утолить её заставляет некоторых людей забыть об элементарной осторожности.
Ещё в бытность своей службы на Лубянке Вадим Игнатьев соприкоснулся однажды с документами, где упоминался «Балкан-Трейд», поэтому, занимаясь теперь этой фирмой вплотную, он в первую очередь сделал запросы в ФСК и МВД. Оказалось, что оба ведомства давно вели разработку «Балкан-Трейда». Пётр Ганычев, возглавлявший эту фирму, подозревается в контрабанде, хищениях, сокрытии доходов от налогов. Каким-то образом с деятельностью «Балкан-Трейда» был связан некий Григорий Машковский, но по нему СБП пока не удалось добыть никакой внятной информации. «Я работаю в этом направлении, – заверил Игнатьев. – В ближайшее время предоставлю полный расклад по Машковскому». Однако в гораздо большей степени Смелякова заинтересовала информация о господине Ильюшенко, исполнявшем обязанности генерального прокурора. Выяснилось, что Ильюшенко поддерживал тесный контакт с Петром Ганычевым. Записи их телефонных разговоров давали чёткое представление об их отношениях. Руководство ФСК и МВД не решалось направить эти материалы в прокуратуру, прекрасно осознавая, что сам Ильюшенко не станет возбуждать на себя уголовное дело.
Встретившись с Коржаковым, Смеляков выложил перед начальником СБП все материалы. Александр Васильевич читал бумаги и мрачнел на глазах. Виктор молча ждал.
– Просто поверить не могу, – наконец выдавил из себя Коржаков. – Этого не может быть.
– Александр Васильевич, я специально принёс оригиналы документов, а не копии.
– Я вижу, но это невероятно. Чудовищно! Чертовщина какая-то! Человек, который поставлен надзирать за исполнением законов, обвиняется в коррупции… Это же театр абсурда!
– Александр Васильевич, материалов против Ильюшенко слишком много. Это уже не опасения и не подозрения.
– Вижу… Вижу…
– Сомнений быть не может. Вдобавок он ещё и крохобор, дармоед и крохобор. Из-за копейки истерики закатывает. В материалах есть запись одного разговора Ганычева и Ильюшенко… Это убийственно… Наш «главный законник» получил от Ганычева новую мебель, а мастера собрать её не смогли, так как забыли фурнитуру… Вот плёнки, а вот расшифровка…
Коржаков тяжело вздохнул, взял бумагу, сощурившись, пробежал по ней глазами.
– Нет, давай включим запись.
Смеляков протянул кассету, и Коржаков вставил её в магнитофон. Тотчас послышался раздражённый голос Ильюшенко:
– Пётр Викторович, ты сегодня в Белом доме был?
– Был, – ответил Ганычев.
– У кого?
– У Зверькова, в Департаменте экономики аппарата правительства.
– И что, пропуск у тебя в Белый дом имеется? – язвительно поинтересовался Ильюшенко.
– Ну, звоню, и мне выписывают.
– Выписывают? Славненько! Чудесная у тебя жизнь… Ладно, хорошо… Но только вот что я скажу тебе, Пётр Викторович! В последнее время… Я больше просто не хочу говорить на эти темы… У меня просто пропадает желание говорить на любые темы…
– Да что стряслось-то? – Ганычев недоумевал.
– То ты забываешь сделать одно, то не соизволишь сделать другое, то вдруг говоришь… – Голос и.о. генерального прокурора делался визгливее и капризнее.
– Подожди, Лёш… Я не понимаю… Во-первых…
– Подожди минуточку…
– Во-первых, что я не соизволил сделать?
