Сбежавший из психушки Германн выходил на поклон дважды,
причем держался рядом с санитарами и все время поднимал их руки, будто именно
санитары были здесь главные действующие лица. На сцену запоздало выскочил
юноша-очкарик и, растерявшись, вручил цветы одной из актрис второго плана, что
очень удивило и саму девушку, и стоящую рядом с ней Лизу. Спохватившись, юноша
попытался отобрать букет и исправить оплошность, но смутился, не довел дело до
конца и трусливо ретировался.
Постепенно зал опустел. Исчез из своего орлиного гнезда
осветитель, обмелела оркестровая яма. Шпунцер-Сморчковский и О. Гулькинд
проследовали в ближайший ресторанчик, прочно, как два оперативника, придерживая
за запястья ораторствующего Лукиана Бабца. Даже капельдинеры, которые должны
были закрыть зал, проверив, чтобы в нем никто не остался, таинственно сгинули,
так этого и не сделав.
Лишь на сцене недостроенным карточным домиком громоздились
никому не нужные тройка, семерка и туз да в проходе валялась оброненная кем-то
программка.
С четырех кресел партера поднялись златокрылые и
выжидательно встали, поглядывая наверх. Там, на меркнущей театральной люстре,
роняя вниз хрустальные висюльки, раскачивался кот Депресняк. Один из
златокрылых материализовал флейту и атаковал Депресняка маголодией, но шустрый
кот мигом сиганул с люстры и повис, зацепившись когтями за бархат одной из лож.
Расколотая люстра осыпалась в зрительный зал, проломив два ряда кресел в
партере.
Арей подошел и, оперевшись локтями о край ложи, спокойно
стал смотреть на златокрылых. Мефодий был удивлен. Он ожидал немедленной
стычки, поэтому давно взволнованно прижимал к себе футляр с мечом. Однако –
нет. И златокрылые, и Арей явно медлили со схваткой. Даже тот высокий страж,
что пытался сбить Депресняка, опустил флейту.
А потом пораженный Мефодий увидел, как Арей слегка
поклонился златокрылым. Те в свою очередь также отвечали ему учтивыми кивками.
Мефодий вопросительно покосился на Арея.
– Не удивляйся, синьор помидор! Это свежая вражда криклива.
Старая же холодна и спокойна. Мы все еще успеем! Ночь длинна! – не отрывая
взгляда от златокрылых, пояснил ему тот.
Улита, размахивая рапирой, встала рядом с Ареем.
Златокрылые, однако, посмотрели на нее лишь мельком. Видно
было, что всерьез их тревожили только Арей и… пожалуй, Мефодий. На него и на
футляр меча в его руках они поглядывали внимательно и цепко.
В отдалении хлопнула дверь. Мефодий, чье внутреннее
пространство вдруг расширилось, а зрение пронизывало даже стены, ощутил, что из
театра, точно ошпаренный, выскочил последний лопухоид. Кажется, это был
несчастный Вольф Кактусов, задержавшийся по неведомой причине в фойе. И самое
забавное – это Мефодий ощущал совершенно точно, – бедный Вольф сам не ведал,
что гонит его прочь. Он испытывал смутную тревогу самого непонятного свойства:
то мерещилось ему, что за ним гонятся, то – что дома не выключен газ, то – что
коварный наркоман за углом поигрывает битой, собираясь отобрать у него бумажник
и сотовый телефон.
Решив, что находиться в глубине ложи, за спинами Арея и Мефодия,
не слишком отважно, Даф встала рядом с ними и принялась звать Депресняка,
который, развоевавшись и перескакивая с яруса на ярус, обращал на нее до
обидного мало внимания. Когда в четвертый раз Депресняк не пожелал
откликнуться, Даф прикусила язык и сделала вид, что кричала «Депресняк!» просто
так, жалуясь на свое внутреннее состояние.
– Что, глухим притворяется? Надо было все-таки из арбалета!
Отлично помогает против серных пробок в ушах, – сочувственно сказала Улита.
Дафна посмотрела вниз. Теперь ее и златокрылых разделяло
всего лишь полтора десятка метров. Даф отлично понимала, что она давно уже
узнана. Иначе просто быть не могло. К тому же теперь, когда рядом с ней стояли
стражи мрака, выводы, которые могли сделать златокрылые, были слишком очевидны.
Убийственно очевидны. Дафна ощущала исходившие от них волны презрения и гнева.
Она чувствовала, как напитываются ими, темнеют и тяжелеют ее перья.
Даф стало скверно и стыдно, но одновременно внутри
всколыхнулось негодование. Захотелось вскинуть флейту и сдвоенной маголодией
сшибить вокруг златокрылых дюжину кресел. И пусть Эссиорх думает потом, что
хочет.
– Ты их знаешь? – поинтересовался Арей.
– Нет. Не видела раньше, – неохотно сказала Даф. Это было
правдой.
– Что так скверно? Они же твои, светленькие? – съязвила
Улита.
– А ты, конечно, знаешь всех стражей в Тартаре? Они же твои,
темненькие? – в тон ей ответила Дафна.
Улита скривилась.
– Типун тебе на язык! Тартар – не то место, где следует
иметь знакомых… Вот Лысая Гора – это да. Там бывает весело, особенно если
Грызианка разбузится как следует и начнет чудить.
В этот момент один из златокрылых шагнул вперед и, укоряюще
вскинув руку, указал на Даф флейтой. Он был немолод и смугл, с седыми вислыми
усами.
– Дафна, помощник младшего стража! Ты слышишь меня,
презренная изменница? С тобой говорю я, Алкид, второй хранитель золотых
крыльев, кавалер ордена Верности, старший предсказатель Дома Светлейших! Если
хочешь жить, отстегни крылья, брось флейту и спускайся! Ты будешь лишена магии,
крыльев и флейты, но тебе будет сохранена вечность.
– Ну уж нет. Флейта и крылья – это для меня как ключи и
записная книжка. Не отдам! – отказалась Даф.
– Ты сама избрала свою судьбу, Дафна, помощник младшего
стража! Да будешь ты погребена под рухнувшей скалой своего упрямства! – с
состраданием сказал Алкид.
– Ишь ты! Все знают, что ты всего лишь помощник младшего
стража! Вот это я называю рекламой! – громко заметила Улита. – И вообще,
светленькие говорят какими-то штампами!.. Небось в свободное от капанья на
мозги время читают в своей караулке дамские романы.
– Молчи, ведьма! Да отравит тебя яд твоего ехидства! –
возмутился молоденький белокурый страж, стоявший справа от Алкида.
Улита всплеснула руками.
– Прям-таки и замолчи!.. Уж и рот девушке открыть не дают!
Эй, златокрылые! А если я тоже хочу в плен? Чего мне надо отстегнуть и снять,
чтобы мне была сохранена жизнь? Только пусть за мной поднимется вон тот
хорошенький блондинчик, иначе я несогласная! – крикнула она.
