Ближе к вечеру наступило время арендателей, стремившихся
продлить срок аренды эйдосов. В главной Канцелярии Тартара рассчитали верно:
новая форма работы со смертными давала хорошие результаты. Зная, что по
условиям сделки контракт может быть в любой момент расторгнут, арендатели –
обычные и порой неплохие лопухоиды, первоначально рассчитывающие закабалить
свой эйдос лишь временно, – втягивались в сети мрака все глубже. Норовя
заслужить доверие, они творили необыкновенные мерзости, быстро перещеголяв по
усредненным показателям результативности даже комиссионеров.
По этой причине из аппарата Лигула недавно последовал
циркуляр, предписывающий снизить минимальный срок аренды с трех лет до шести
месяцев. Хотя рвение напуганных арендателей от этого только возросло, Арей с
Улитой были недовольны, так как это во много раз увеличило количество писанины.
Наконец, «рука бойца колоть устала». Улита шлепала печати из
последних сил. Намокшее от крови перо в руке Мефодия сломалось, и он, поставив
кляксу, принялся брезгливо промокать ее тряпкой.
– Помочь не надо? – вкрадчиво спросил из очереди хриплый
голос какого-то заблудшего суккуба. Бедняга не успел прибыть с утра и теперь
подлизывался, чтобы его не выгнали.
– Сам справлюсь, – буркнул Мефодий и, разминая ладонь,
недобро покосился на очередь, хвост которой выползал на улицу.
– Прорвались-таки! Святой водой бы на вас брызнуть! Ах вы,
карьеристы чертовы! По-русски говорили же: не сувайся, по одному заходь! Ща
выкошу лишних, я предупредила! – рявкнула Мамзелькина, ради выразительности
утратившая всю грамматику.
Очередь испуганно отшатнулась и, толкаясь, ломанулась
наружу. Всем было известно, что у Аиды Плаховны слова не расходятся с делом.
– Все-таки Даф мудро сделала, что сачканула. Нечего ей в
этой помойке делать! Умница Даф!.. Хотя, конечно, ангина есть ангина! – сказал
Мефодий, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить печатью в одну из маячивших
перед ним физиономий.
Мамзелькина переглянулась с Улитой.
– Ах, Мефа, мой дружочек! Коса б моя тебя не косила! По
всему видно, что ты еще чайник! Причем даже не электрический! – сказала она
сахарным голосом.
Мефодий обиделся.
– Почему это?
– А потому! С твоей силой можно знать, что происходит в
центре земли, а ты не понимаешь даже, что творится с Даф и почему она заболела
ангиной.
– И почему она заболела? – у Мефодия мелькнуло, признаться,
одно подозрение, только он не решился его высказать.
– Поверь, холодное мороженое здесь ни при чем. Ее
видоизменяет лопухоидный мир. Бедняжка слишком долго прожила тут, – проговорила
Аида Плаховна.
– А что, это так опасно?
Мамзелькина хмыкнула.
– Скажешь тоже! Лопухоидный мир обладает чудовищным
притяжением и может изменить кого угодно. Страж света должен регулярно бывать в
Эдеме. Даже златокрылые, заметь, не простым стражам чета, и те на каждые сутки,
прожитые среди лопухоидов, двое суток проводят в Эдеме. Только в этом случае
можно сохранить себя от влияния лопухоидного мира и самому не превратиться в
человека.
– И что теперь будет происходить с Даф? – с беспокойством
спросил Мефодий.
Последние дни он ловил себя на мысли, что вспоминает о Даф в
самые неподходящие минуты и без всякого повода.
– С каждым днем она все больше и больше будет становиться
человеком со всеми плюсами и минусами этого состояния. Сколько времени займет
ее очеловечивание – кто ж его знает? Недели, месяцы, десятилетия – все зависит
от личной сопротивляемости… И вообще, Меф, как ты себе представляешь Даф у нас
в конторе? Какое у нее тут будущее? Страж света принимает у комиссионеров их
заплеванные бумажонки? – не без ехидства поинтересовалась Улита.
– А крылья? А флейта? А маголодии? Что будет с ними, если
Даф станет человеком? – спросил Мефодий, обращаясь к Мамзелькиной. При всех
плюсах Улиты Аида Плаховна казалось ему более знающей.
Мамзелькина задумчиво пожевала пустым ртом и с такой
значительностью посмотрела на одного из арендателей, что тот сразу слинял.
– Не думаю, что она их утратит. Да и вообще, у
стремительного очеловечивания Даф, по-моему, есть и другие причины, кроме
непосредственного влияния мира лопухоидов… – сказала Аида Плаховна. Голос ее
прозвучал уклончиво.
Вероятно, Улита тоже догадывалась об этих причинах. В
сердцах она так шлепнула печатью по очередной регистрации, что чернильница
подпрыгнула.
– Ишь ты, поди ж ты!.. Надоело как все! Если через десять
минут народец не перестанет валить, я возьму пулемет и выйду на улицу узнавать,
кто последний!..
Аида Плаховна встала и неторопливо потянулась. Кости ее
загремели.
– Не стоит, Улитушка, не утруждай себя, болезная! Давай уж
лучше я выгляну. Мне и так уж пора! Засиделась я! Арей, счастливо! – крикнула
она, повысив голос, чтобы слышно было за дверью.
– Бывай, Аида! Заглядывай еще, только не по работе! –
донеслось из кабинета.
– И вы бывайте! Ишшо свидимся! – пообещала Мамзелькина
Мефодию и Улите и, позванивая зачехленной косой, направилась к двери.
Вид у Аиды Плаховны был томный и разомлевший. Однако заметно
было, что мысленно она уже подготовилась к труду. Когда Мамзелькина вышла,
Улита некоторое время подслушивала у двери, а затем небрежно бросила печать в
ящик.
– Сдается мне, приема сегодня больше не будет, – сказала она
и посмотрела на часы. – Ну что, Мефодий? Собирайся давай! Свидание у меня в
шесть… Сейчас почти пять. Успеваем. Через московские пробки нас провезет Мамай.
И горе тому бульдозеру, который не увернется.
– А куда мы? – спросил Мефодий.
Он надеялся заехать сегодня к Ирке. Сто лет уже у нее не
был. Совесть грызла, пилила и заедала.
– Как куда? – удивилась Улита. – Неужели я не говорила
утром? Видно, из головы совсем вывалилось… К таксидермисту. Арею нужны крысиные
кожи. Много.
– Зачем?
– Здрасьте-досвидания! А протесты Лигулу писать в его
Канцелярию? Эта вонючка заваливает нас графоманскими приказами, а протесты
принимает только на кожах. Заметь, доносы он получает на чем угодно. Хоть на
салфетках, хоть на туалетной бумаге, хоть молоком между строк. Напиши ему донос
на египетской пирамиде – и ту мигом сцапает и утащит в уголок.
Улита нетерпеливо схватила серебряный магический колокольчик
и тряхнула им, вызывая Мамая.
* * *
