Анна тем временем глядела на руки профессора. Могли ли эти тонкие пальцы быть пальцами убийцы? Она подумала, что его пальцы похожи на пальцы Толяна — такие же длинные, нервные и красивые.
— Как вы можете видеть, — профессор Фера смотрел сквозь играющую в стакане жидкость одним глазом, — это вино не вполне яркое и прозрачное, виноделец не дождался, пока закончится вторичная ферментация. Или осталось немного не переработанного сахара, или же в вино попали посторонние бактерии.
— А его безопасно пить? — насторожилась Анна.
— Не отравимся, — уверил её профессор. — Но я говорю слишком много, и всё не о том… Я так понимаю, вас более интересует римская архитектура?
Несмотря на свои попытки казаться непосредственным и весёлым, профессор был напряжён и с трудом скрывал волнение.
— Да, архитектура меня интересует, профессор, — улыбнулась она. — Но, честно признаться, никогда мне не доводилось изучать её систематически. Однако после чтения вашей книги мне показалось, что если я имею отношение к строительному бизнесу, то должна хотя бы немного понимать язык камня и форм. В конце концов, однажды мне захочется выстроить дом и для себя. Я хочу знать, что делаю.
Профессор Фера вдруг понял, что слышит те самые слова, которые где-то в глубине души желал услышать все эти мрачные годы. Но кто она такая, эта Анна Грин? Ему довелось видеть немало богатых бездельников, путешествующих на бесконечные деньги родителей и не знающих, что делать со своей жизнью. Она не была на них похожа. Её лицо не носило следов распущенности, присущей прожигателям жизни. Напротив, оно было ясно, умно и глядело на всё с любопытством. Но не было оно и до конца откровенным, отметил Адриан.
— Я честно признаюсь, что не понимаю одной самой главной вещи — почему вы избрали именно меня?
— Я же говорила вам, — Анна поспешила успокоить его растущее волнение. — Я прочитала вашу книгу. А мой отец всегда говорит — надо учиться у лучших. Я считаю вас лучшим — в том, по крайней мере, что меня интересует.
Адриан замер на минуту. Он внимательно посмотрел на неё.
— Вы ведь не американка, верно? — сказал он.
— Я русская, — улыбнулась Анна. — Мой отец иммигрировал в Штаты, когда мне было десять лет. Но русский язык я не забыла.
— Люси — она тоже, кажется, русская? — заметил профессор.
— Да, я тоже так поняла, — призналась Анна.
Профессор снова помрачнел.
— Думаю, что не совсем верно построил свой вопрос. Поставлю его теперь вот как, — он наклонился ближе к ней. Его глаза заволоклись, как туманом, и он тихо произнёс:
— Я провёл семь лет в больнице для умалишённых за убийство студентки. Вы ведь знаете это? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.
— Да, знаю, — выдавила она, с трудом выдерживая его взгляд.
— Но как? — взорвался профессор. — Как вы можете так вот обратиться к убийце?
Люди за соседними столиками покосились на него, и Адриан понизил голос:
— И как я могу поверить, что ваш отец отпустил вас на встречу с Джеком Потрошителем?
— Я сама приехала, — сказала Анна, опуская глаза, — и приехала я не на встречу с Джеком Потрошителем, а на встречу с профессором Адрианом Фера.
Адриану стало стыдно за то, что он без причины обидел её. Но и сдаваться он не хотел.
— Разве это не одно и то же? — спросил он, внимательно изучая Анну.
— Нет, — уверенно сказала она. В этот момент она испытала глубокую жалость к этому человеку. Что бы он ни сделал в своей жизни, он не был похож на злодея, зверя. Ей показалось, что в его глазах промелькнула как будто надежда.
— Скажите честно, — Адриан внимательно посмотрел в её глаза, — вы — журналист?
— Нет, — с улыбкой покачала головой Анна.
— Тогда из полиции — из Интерпола, правильно?
— Вы думаете, Интерпол должен вами интересоваться?
— А почему бы и нет?
— Должна вас в таком случае разочаровать, — улыбнулась Анна. — Я не из Интерпола. И к полиции не имею никакого отношения. Я — частное лицо, понимаете?
Профессор с минуту сидел молча. Потом снова наполнил бокалы.
— Так что же вас интересует? — спросил он.
— Я хочу знать, устроят ли вас мои условия, — просто ответила Анна. — Я хочу научиться понимать язык архитектуры — то, о чём вы пишете в книге. За это я могу платить вам две тысячи евро в неделю.
Адриан присвистнул.
— Слишком много денег для бедного гида, — покачал он головой.
— И слишком мало для профессора Фера, — добавила Анна.
— Профессора Фера давно нет, — отозвался Адриан, осушая свой бокал. — Так вы серьёзно насчёт двух тысяч в неделю?
Таких денег Адриан не зарабатывал со времён университета. В тяжёлые времена он бывал рад и одной или двум сотням.
Анна полезла в сумочку, достала оттуда конверт и протянула профессору.
— Деньги за первую неделю.
Адриан взял конверт и заглянул внутрь. Анна заметила, как лицо его изменилось, помрачнело, а кожа на нём натянулась, подчёркивая его и без того острые скулы. На мгновение Анне показалось, что на неё действительно смотрит сам Джек Потрошитель.
— Я не верю вам, — сказал он, отодвигая конверт в сторону Анны. — Вы не говорите мне всей правды.
Анна хотела остановить его руку и нечаянно опрокинула свой бокал. Вино полилось по столу, со стола — на салфетку и её белую юбку.
— Простите! — воскликнул профессор, вскакивая с места.
— Пустяки, — постаралась улыбнуться Анна. — Хорошо ещё, что мы пили белое вино.
Адриан нервно сел на стул и закурил сигарету.
— Скажите мне честно, — сказал он тихо, почти шёпотом. — Вы работаете на CDF?
— Вы опять про это? — устало выдохнула Анна. — Вы хоть объясните, что такое CDF? Я, видите ли, никогда не встречала такую комбинацию букв.
Профессор оказался ещё более странным, чем она его себе представляла. Впрочем, Анна уже давно решила, что, по большому счёту, ей совершенно всё равно, удастся ей завербовать профессора или нет. В конце концов, она играла в чужой игре.
Профессор Фера смотрел на неё очень внимательно.
— Вы что, действительно не знаете, что такое CDF?
— Простите мне моё невежество.
— CDF — это Конгрегация по вопросам доктрины и веры. Так они сейчас именуют инквизицию. Её агенты, — он смерил Анну подозрительным взглядом, — или фамилиары, как их раньше называли, доносили на еретиков, которых потом отдавали на произвол инквизиции.
— Наверное, не смогу вам представить никаких доказательств, — сказала Анна, — но я не имею никакого отношения к инквизиции. И я даже не католичка. К тому же я считала, что инквизицию давно отменили.
