Они уже собирались идти дальше в сторону Пантеона, как вдруг внимание Анны привлёк странного вида архитектурный памятник, как-то асимметрично стоящий на площади. Чего-чего, а всякого рода памятников и монументов в Риме было множество, и Анна не успевала сфокусировать своё внимание на каждом из них. Она даже растерялась от этого изобилия. Но такого, как этот, она ещё не видела.
На гранитном пьедестале стоял мраморный слон, точнее слонёнок, на спине которого строго вертикально возвышался обелиск высотою метров в пять–шесть. Остроконечный столб из красного гранита был раза в три выше самого слонёнка. На сторонах обелиска были высечены странные символы, напоминающие египетские иероглифы. Вершина обелиска была увенчана своего рода короной с элементами яйца, звезды и креста.
— Это Пульчин делла Минерва — «цыплёночек Минервы», — прокомментировал Адриан, заметив её интерес к слонёнку. — Так этот памятник называют римляне сегодня. А раньше именовали Порцин делла Минерва — «поросёночек Минервы».
— Да, верно, — рассмеялась Анна, разглядывая слоника. — Поросёночка он и впрямь напоминает.
Чем дольше смотрела Анна на слонёнка, тем больше ей казалось, что в его фигуре, во всём образе таилась какая-то загадка. Стоял слонёнок почему-то боком, и не на середине площади, и странно таращился своими, правда что, поросячьими глазками. Но самым странным и неправдоподобным в образе слонёнка было то, что он улыбался, точнее ухмылялся, чему-то, о чём теперь помнил, наверное, только он один.
— Перед нами один из четырнадцати египетских обелисков, установленных в Риме, — привычно заметил Адриан. — Пятнадцатый был утерян — пропал.
— Пропал обелиск? — удивилась Анна. — Кто, интересно, мог его украсть?
— Вот и я думаю — кто? — задумчиво произнёс Адриан. — В любом случае, даже в Египте сегодня нет такого количества обелисков, как в Риме. А этот вот обелиск, — махнул он в сторону слонёнка, — самый маленький из всех. Говорят, он был сделан в VI столетии до нашей эры по заказу фараона Априса из Саиса.
— А зачем ему понадобился этот обелиск? — поинтересовалась Анна.
— Обелиск — это и усечённая, стоящая на малом основании пирамида, и центральный знак, символ в религии поклонения солнцу, — объяснил он. — Обелиск указывает прямо на своё божество.
Анна стояла перед произведением человеческих рук — и, по всей видимости, рук многих, сильных и умелых, — которому было уже около двух с половиной тысяч лет. Её жизнь, человеческая жизнь, казалась в сравнении с этим обелиском столь же коротка, как жизнь мухи, которую Анна только что смахнула с локтя.
— Но что египетские обелиски делают в Риме? — удивилась она.
— Считается, что этот обелиск и его двойник были доставлены в Рим императором Диоклетианом где-то между 284-м и 305-м годами, — объяснил профессор. — Его поместили примерно на этом же самом месте, перед входом в храм Исиды, который в те дни здесь находился. С нашествием варваров Рим был сожжён и разрушен, а обелиски повалены и захоронены под руинами. Этот вот обелиск пролежал в земле всё Средневековье, и только в XVII веке, когда площадь Минервы перешла к доминиканскому ордену, он был снова водружён — на построенного специально для него слонёнка.
— Странно, что монахов мог заинтересовать египетский обелиск, — заметила Анна.
— Странно? — отозвался Адриан. — Вовсе нет. Римляне всегда бредили Египтом. Кстати сказать, первым заинтересовался обелиском сам папа, которым в ту пору был Александр VII. Тот просто боготворил Египет. На его фамильном гербе были изображены пирамида и звезда — два главных символа египетской религии. Поэтому ничего нет удивительного в том, что он заказал дизайн и строительство пьедестала лучшему из лучших — самому Бернини.
— Не может быть! — невольно вырвалось у Анны. — Бернини?
Она с растущим любопытством смотрела на загадочного слонёнка. Как и в улыбке Джоконды, в его ехидной ухмылке, безусловно, крылась какая-то загадка. Вдруг Анне почудилось, что она уловила секрет этой ухмылки. Она обошла слонёнка сзади.
— Нет, этого не может быть! — прошептала она. Мускулы на задних лапах и на туловище слонёнка были напряжены точно так же, как у собаки, когда та присаживается по большой нужде. Сомнений быть не могло: слонёнок опорожнялся. «И это — работа великого Джованни Бернини, построившего знаменитые своей элегантностью римские фонтаны? — думала Анна. — Гениального зодчего, чьё архитектурное видение во многом определило вид площади Святого Петра!»
— Он что… правда… того… — повернулась Анна к Адриану.
— Опорожняется? Правда, — кивнул Адриан. — У вас острый глаз, мисс Грин. Я провёл по этой площади немало туристов. Но они как будто бы все слепые — ничего не видят. Они только умиляются и фотографируются.
Анна должна была признать, что ей становилось интересно находиться с профессором Фера, хотя при этом она ни на минуту не забывала, что перед нею человек, зверски убивший другого, близкого ему человека. Скорее всего, думала она, он убил Роберту в состоянии аффекта, а потому не был самим собою, не понимал, не помнил, что делал… Но тогда кем он был? И где прячется сейчас этот другой человек-зверь? Ведь, согласно рассуждениям генерала Смирнова, маньяк должен проснуться и повести её в подземелье. Эти мысли Анна старалась отгонять в надежде, почти уверенности, что этого не произойдёт. Зачем бы вдруг Адриан потащил её под землю? Но именно этого Анна и должна была добиваться. Она решила последовать совету генерала и не спешить. Совсем не спешить!
— Но… но почему он делает это? — спросила Анна, разглядывая слонёнка.
— Вопрос не столько в том, почему он это делает — это является вполне естественным актом. Вопрос в том, на кого он это делает, — поправил её профессор.
— И на кого же он это делает?
— А вот посмотри… посмотрите, — поправился Адриан, — куда указывает его хвост.
Анна посмотрела вместо этого на него.
— Я думаю, что нам лучше называть друг друга по имени, Адриан, — сказала она. — Тем более что от меня ты этого уже добился.
Адриан посмотрел на Анну, как ей показалось, с благодарностью и грустью. Она заметила, что он всегда был грустен — даже когда казался весёлым.
— Хорошо… Анна, — согласился он.
Что-то внутри у неё ёкнуло в тот момент, когда он назвал её по имени. Как будто она только что отдала этому малознакомому человеку ключи от какой-то двери, открывающей к ней, Анне, прямой доступ. Но затем она подумала, что всё это — глупости.
— Посмотри, куда указывает хвост слонёнка, — попросил Адриан.
Анна проследила взглядом безошибочный вектор слоновьего хвоста — он указывал прямо на массивную дверь какого-то оранжевого здания.
— Это — доминиканский монастырь, — пояснил Адриан. — Бернини делал слона по заказу и эскизам доминиканца Доменико Паглия, который жил здесь. Бернини не мог отказаться, потому что за всем делом стоял сам папа. Но ему совсем не льстило, что с его именем будут связывать композицию, задуманную кем-то другим. Ведь согласно эскизам монаха Паглия слон должен был быть изображён в уменьшенном виде. Бернини вместе со своим учеником, Эрколе Феррата, выполнил заказ, но при этом они позволили себе и некоторую вольность в отношении доминиканцев. Впрочем, шалость сошла им с рук, потому что сам папа уже начинал опасаться растущего влияния этого ордена.
