— И как это монаху взбрела в голову идея водрузить обелиск на слона?
— Доменико Паглия тоже не был автором этого эскиза, — покачал головой Адриан. — Он только настоял на том, чтобы эта идея была осуществлена.
— Кому же принадлежала сама идея? — не унималась Анна.
— Это длинная история, — неуверенно сказал Адриан.
— А разве у нас мало времени? — улыбнулась Анна ободряюще. Она видела, что когда он говорит о таких вещах, как архитектура, история, то поднимается над своей извечной болью. Анне было жаль эту истерзанную душу, пусть даже и страшно грешную. Кроме того, ей на самом деле было интересно его слушать — любовь к знаниям, заложенная в Анне некогда через уроки тёти Майи, снова просыпалась в ней. А учительской харизмы Адриана хватило бы, чтобы зажечь и большую аудиторию.
— Хорошо, — согласился Адриан. — Я расскажу коротко. Слон, несущий на спине обелиск, шагнул сюда со страниц одной из самых прекрасных и ценных инкунабул, когда либо созданных.
— Инкунабул?
— Инкунабулы — это книги, напечатанные по особенной технологии до 1501 года, — объяснил Адриан. — Для каждой страницы изготовлялась пластина из цельного куска дерева, на которой искусный гравёр-художник в зеркальном виде вырезал буквы и рисунки. Таких книг сохранилось очень мало, и они представляют собой огромную ценность. Особенно эта — Hypnerotomachia Poliphili, «Любовное борение во сне Полифила».
— И о чём же повествует эта загадочная книга? — поинтересовалась Анна.
— Это трудно объяснить, — уклончиво сказал Адриан. — Вообще, очень скандальная книга. Некоторые полагают, что это — средневековая эротика. Карл Густав Юнг, когда работал над своей теорией сновидений и образов, серьёзно изучал эту книгу. Кому-то виделся в ней учебник по архитектуре, кому-то — сонник.
— Ну а сюжет-то у этой книги есть? — спросила Анна.
— Есть, но на первый взгляд — это просто бред, сон. Её главный герой Полифил, что буквально означает «любитель многих вещей», влюбляется в Полию — буквально, «многие вещи». Полифил видит сон, в котором он оказывается то в дремучем лесу, где встречается с драконами, волками, нимфами и многочисленными архитектурными памятниками странного вида, то переносится в другие опасные места. Многим виденным им памятникам даётся подробное описание. В книге сто шестьдесят восемь замечательных гравюр, ксилографий, оттиснутых с деревянных пластин. Этот слон тоже вышел из снов Полифила.
— И что вы думаете об этой книге, профессор Адриан? — допытывалась Анна.
— Думаю, эта книга — большая загадка, — ответил он. На этот раз он не заметил или сделал вид, что не заметил, как Анна назвала его профессором. В глубине души ему всё-таки нравилось, когда его так называли. — В ней содержится немало нерасшифрованных слов, включая слова арабского и еврейского происхождения, а также египетские иероглифы. Проблема, однако, в том, что эти слова и иероглифы — не настоящие. Автор — кем бы он ни был — фактически создал новый язык, чтобы скрыть те вещи, которые не мог спрятать иносказанием и символами. Ясно лишь, что книга эта содержит старые гностические или языческие идеи, трудно совместимые с христианством.
— И, несмотря на это, одна из её историй берётся в основу этого монумента? — сделала предположение Анна. — Да, интересная история — а я чуть не прошла мимо. Жаль, что мы, люди, так ограниченны и не можем знать всего.
Адриан внимательно посмотрел на неё.
— Умножающий познания умножает скорбь, — произнёс он. — Это не я говорю, а в Библии так сказано.
Анна снова взглянула на обелиск.
— А что тут написано? — поинтересовалась она, кивая на высеченные на нём знаки.
— На гранях обелиска — имена египетских божеств и приветствия им, — сообщил Адриан.
Взгляд Анны упал на надпись, высеченную на постаменте. Но хотя слова она прочесть могла и они казались ей знакомыми, ничего понять ей не удавалось.
— Это латинизированный итальянский язык, — пришёл ей на помощь Адриан. — Надпись была продиктована Бернини самим папой Александром. Перевести эти слова можно примерно таким образом: «Видящий символы, высеченные на обелиске из премудрого Египта, который несёт слон, сильнейший из всех животных, поймёт, что крепкий ум созиждет истинную мудрость».
— Звучит как шарада, — задумалась Анна.
— И всё-таки основная идея ясна, — уточнил Адриан. — А идея такая, что Египет всё ещё жив в Риме и здравствует, а его божества получают должные почёт и уважение.
— Не может быть, — не поверила Анна. — Это же XVII век, эпоха Ренессанса, просвещения. Европа давно уже была христианской.
— И тем не менее тайные языческие знаки и символы находятся на центральном месте на всех великих постройках Рима, да и вообще Европы, — уверил её Адриан. — Гильдии каменщиков, или масонов, производивших строительные работы, равно как и заказчики, прекрасно знали, что стоит за этими символами. Почти в каждом европейском соборе можно видеть Исиду и её сына Гора с нимбами на головах, сияющими, как солнце, и в окружении двенадцати знаков Зодиака. Имена им даны новые — Мария и Иисус, но по сути ничего не изменилось — это поклонение силам природы, вечный, исконный поиск бессмертия, выраженный в идее прокреации, размножения. Митра, бог солнца, всегда являлся истинным богом Рима. Под каждым великим собором Рима можно найти святилище Митры. Доминиканцы, когда получили в своё владение храм Минервы, возродили празднование традиций, связанных с этим храмом. Каждый год монашки, эти новые жрицы храма, устраивали хороводы и оплакивали Гора-Хоруса-Христа.
— И всё же, Адриан, я так и не поняла, почему здесь появился этот слон.
— Дело в том, что, как я уже сказал, раньше на этой площади стоял храм Минервы. А ещё раньше — храм Исиды и Венеры. Некоторые зовут это эволюцией религии. Сегодня здесь церковь Марии. И обелиск по отношению к ней располагается точно так же, как располагался он по отношению к языческим храмам.
— Но почему это так важно? — поинтересовалась Анна.
Адриан посмотрел на неё испытующе.
— Что символизирует обелиск? — задал он ей вопрос.
— Солнце — ты же говорил.
— Это уже вторичный образ, — объяснил Адриан. — Во-первых, обелиск — это мужской символ, фаллос. Слово буквально означает «пенис Ваала», или «пенис Солнца». Иезуитский учёный Афанасий Кирхер в своей книге «Обелискус Памфилиус» пишет об этом. Дело в том, что в древности культ солнца был неразрывно связан с поклонением Царице неба — его спутнице — Астарте, Артемиде, Минерве и прочее. Культ этот был популярен везде — даже премудрый Соломон приносил курения на алтарь Царицы небес. Солнце и луна, день и ночь, мужское и женское начала — всё это и придавало древней религии её притягательность, динамизм, скрытый эротизм. И, конечно же, апофеозом этой религии было слияние мужского и женского начал. Отсюда и узаконенная и прославленная храмовая проституция, отсюда же пенис перед церковью.
