Дома в ту ночь было как-то по-особенному пусто, и Анна поспешила в свой угол. Привычный шум подключающегося модема успокоил её, перенося в мир иной, нежели её повседневная действительность. В тот вечер Анна решила попробовать на крепость несколько новых сайтов, имеющих репутацию почти неприступных.
Однако ей не суждено было проверить эти утверждения — спустя час после того, как она вошла в сеть, её сессия была прервана громким стуком в дверь квартиры. Анна быстро подбежала к глазку и увидела троих или четверых круглолицых милиционеров, которые вот-вот разнесут её дверь. Она метнулась к компьютеру, как будто что-то можно было изменить. Потом почему-то выглянула в окно. Кроме огней в окнах соседних домов, там ничего видно не было. Стук в дверь становился всё громче. Анна снова побежала в прихожую и открыла дверь.
Милиционеры грубо оттолкнули её и прошли в комнату. Они отсоединили её компьютер и куда-то его унесли.
— И ты собирайся, живо, — прикрикнул на неё капитан милиции, которому и было поручено проведение этой операции. — Доигралась, девочка, в компьютерные игры.
Перевалило за полночь. Анне действительно трудно было поверить, что это не сон, а явь. Она настолько привыкла к миру виртуальных грёз и к утончённому миру тёти Майи, что грубая брань и грязные ботинки казались ей сном, выдумкой. Неприятный запах, который мужчины принесли на своих шинелях, в своих желудках и лёгких, вторгся в её личное пространство бесцеремонно, жестоко.
По календарю весна давно наступила, но на улицах Москвы всё ещё было полно снега. Зима никак не хотела ослаблять свою крепкую, когтистую хватку. Когда Анну везли в холодной и шумной милицейской машине, она смотрела через наполовину замёрзшее окошко и думала о том, о чём ей меньше всего хотелось думать. Хрупкая оболочка, которую она воздвигла между собой и миром, раскололась, и ничто уже не стояло между ней и враждебной действительностью. Порывистый ветер с северо-востока принёс этой ночью в Москву много снега, с которым теперь играла метель, гоняя его по улицам. Прозябшей Анне казалось, что ей никогда уже не будет тепло.
Её привезли в серый холодный «приёмник», где, кроме Анны, в этот поздний час находился какой-то пьяный парень с разбитой губой, подбитым глазом и в наручниках. Дежурный милиционер передал Анну на попечение женщине в синей униформе, которая велела ей раздеться догола, а потом долго обыскивала одежду, прощупывая каждый шов и просматривая на свет яркой лампы. Всё это время Анна стояла возле стола совершенно обнажённая, дрожащая от холода и страха. Несколько раз в комнату без всякого предупреждения заходили другие сотрудники в униформе, бесстыдно пялились на неё, смеялись и отпускали шутки, смысла которых Анна не понимала. Наконец ей позволено было одеться, но уже не в её одежду, а в серую арестантскую форму.
— Своей одежды тебе теперь не носить, — равнодушно заверил Анну лейтенант после того, как зарегистрировал её в толстый журнал с засаленной обложкой. — Когда выйдешь, она тебе всё равно уже не налезет.
Анна вся покрылась мурашками.
Из приёмной её провели по длинному коридору к камерам предварительного заключения. Охранник выбрал один из ключей со связки и открыл им узкую металлическую дверь.
— Заходи, — бросил он ей.
Она шагнула внутрь открывшегося перед нею каменного мешка, в котором едва нашлось место для узкой, проваленной почти до бетонного пола койки, застланной казённым коричневым одеялом. Рядом с койкой находилась дыра в полу, выполняющая роль туалета. Высоко под потолком располагалось маленькое зарешёченное окошко, за которым светил холодный свет прожектора.
Дверь позади неё с лязгом захлопнулась, ключ повернулся в замке, и шаги охранника стали удаляться. Где-то в конце коридора громко хлопнула другая металлическая дверь. Потом всё стихло. Анна попыталась устроиться на кровати и согреться. Это оказалось совсем не просто, и она постоянно куда-то проваливалась, не могла повернуться с боку на бок.
Чем заслужила она такое обращение? Что сделала преступного? Она не продавала информацию, не разрушала баз данных, не распространяла вирусы. У Анны было чувство юмора, и иногда она позволяла себе некоторые шутки в виртуальном пространстве, но они носили невинный характер. Неужели её действительно посадят в тюрьму? Неужели она проведёт годы своей жизни рядом с убийцами и ворами? Анна не могла и не хотела в это верить. Ведь она была Белой шляпой. В отличие от Чёрных шляп, или злых гениев сети, у Белых шляп был свой кодекс чести, суть которого сводилась к гиппократовскому «не навреди». Она не вредила. Безусловно, её оправдают и отпустят домой — ведь её совесть чиста. А что касается компьютера — скоро её день рождения, и Анна знала, что в качестве подарка от Толяна она получит новый «Пентиум».
Она вспомнила свою любимую сказку — про гадкого утёнка. Вспомнила «Ганса Христиана». Неожиданно для себя Анна смогла успокоиться и расслабиться. Вслед за этим она почти согрелась, найдя более или менее удобное положение на койке, которая могла служить гамаком. «Когда-нибудь, — думала Анна, — я тоже превращусь в прекрасного белого лебедя. А пока — пока придётся на какое-то время смириться и с окружающим свинарником». И с этими мыслями Анна забылась безмятежным детским сном…
Часа через три её разбудили громкие, эхом отдающие шаги в коридоре, а затем лязганье ключей в двери. Она села. Дверь открылась, в неё просунулся охранник.
— Выходи, Дмитриева, — объявил он ей равнодушным голосом. — К следователю на допрос.
Анна поднялась с койки, машинально поправила одеяло и вышла из камеры в коридор. Ей снова стало страшно. Там её дожидались двое охранников, которые повели её сначала по одному длинному коридору, потом по другому, и ещё по третьему, проходя от одного пропускника к другому. Анна не могла свыкнуться с мыслью, что всё это происходит с ней наяву и что все эти взрослые, здоровые мужчины занимаются тем, что открывают и закрывают двери, ведут её куда-то, внимательно следят, чтобы не убежала. Логика и масштабы этого реального мира с его бесконечными коридорами и бесчисленными кабинетами и камерами, мимо которых её проводили, не вмещались в её голове. Анна обратила внимание на истёртый до дыр линолеум, на кабинеты с бумажными табличками, где чаще всего от руки были написаны имена и звания, должности и отделы. «Что за место! — возмутилась про себя Анна. — Здесь решаются судьбы людей, наверное, многих тысяч людей, а даже табличек приличных нет». Но потом она подумала, что их нет, может быть, потому, что никто здесь не уверен, в каком кабинете, и даже по какую сторону железной решётки он будет находиться завтра.
Они достигли конца ещё одного длинного коридора, и охранник велел Анне повернуть направо, в сторону пропускного пункта с решётчатой дверью. Страж, сидящий в будке, долго изучал сопроводительные документы, прежде чем впустить их в новый коридор. Наконец замок громко лязгнул, и Анна в сопровождении всё тех же охранников зашагала по ещё одному коридору. В отличие от других, он был устлан красным, потёртым от времени ковром. В конце его находилась металлическая дверь и микрофон, в который охранник доложил о прибытии. Дверь открылась, и они попали в фойе, куда выходило несколько дверей. Ещё один длинный коридор уходил куда-то вдаль, но по нему Анну уже не повели. Вместо этого её ввели в одну из дверей, и она оказалось в большой комнате, напоминающей приёмную. В центре комнаты стоял стол, за которым сидела женщина, вероятно секретарь, и перепечатывала какие-то документы. Когда Анна в сопровождении охранников вошла в комнату, женщина оторвалась от бумаг и проскрипела:
