— И что они говорили?
— Они говорили, — припомнила Анна, — что это — тоталитарный режим, культ, основанный на лжи и сто раз успевший отойти от своей изначальной платформы. И много чего ещё в этом роде.
— И как ты считаешь, были они при этом правы?
— Безусловно, — согласилась Анна. — Диссиденты в основном были людьми честными. Не все, конечно. Но они готовы были чем-то пожертвовать ради своей Родины, в то время как коммунисты — тоже не все, конечно, но очень многие — давно уже ничем не жертвовали, они только брали… Но я и не ставила под сомнение твой патриотизм, Адриан! — рассмеялась Анна, видя, как серьёзно он воспринимает всё сказанное ею.
— Патриотизм? — Адриан нервно улыбнулся. — Нет. Патриотизм, диссидентство — это для тех, кто против чего-то протестует, за что-то борется, чего-то добивается. Я же просто живу, существую.
— Ну да, настоящий диссидент, — утвердительно кивнула Анна. — Только в изгнании. В эмиграции. В своём родном городе.
Адриан посмотрел на неё внимательно. Да, именно так он себя, наверное, и чувствовал. Живя в своём городе, но не мог прикоснуться к нему, не мог утешиться им, потому что он, Адриан, был отвержен этим городом, изгнан, если не за его географические пределы, то, конечно же, далеко за пределы интересов Рима и его жителей. Он жил в муравейнике и при этом был страшно одинок. Пока не появилась она.
— А скажи мне, Адриан, — попросила Анна, — что значит для тебя религия?
Вопрос застал его врасплох. Он задумался на минуту.
— Это психологический феномен, который люди с давних пор обнаружили и до сих пор не перестали эксплуатировать. Способ порабощения — через вероучение, через обряд, через традицию, наконец, через угрозы и силу, полицию, инквизицию — какая разница?
— Способ порабощения, — задумчиво проговорила Анна.
— Вся история человечества, цивилизации — это история организованной религии и организованного порабощения, — кивнул Адриан. — По крайней мере, записанная, документированная история, начиная со времён Нимрода.
— Нимрод? — неуверенно повторила Анна. — Тот, который кого-то там убил? Льва, кажется.
— Быка, — поправил её Адриан. — Это легко запомнить — надо только подумать о корриде. Коррида изначально проводилась в память о том, что Нимрод пошёл когда-то с голыми руками на быка и убил его, присвоив себе его силу. Согласно легенде, он был первым месопотамским царём, построившим Вавилон, Эрех, Аккад и Ниневию, первым известным на земле правителем. В его правление и особенно в правление его жены Семирамиды впервые появилась возможность строительства грандиозных, помпезных построек. И возведены они были, конечно же, с одной целью — прославить, обессмертить имена Нимрода и Семирамиды и обеспечить династическое преемство их потомкам. И с тех пор культ живёт своей собственной жизнью. Возьми, к примеру, пирамиды. Это самые древние известные постройки. И вдруг — пирамида на Красной площади! Теперь скажи мне, что сделали с Лениным, когда он умер? Не боготворили ли его коммунисты? Не мумифицировали ли по старой египетской технологии? Кстати, откуда им было её знать? Но они знали… Не поклонялись ли ему? То же самое они сделали тогда ещё с Нимродом — объявили его после смерти богом Солнца, дающим жизнь всему.
— И всё-таки я не понимаю, каким образом этот Нимрод, или культ Нимрода, оказался таким жизнеспособным? — призналась Анна. — Ведь Ленин продержался всего семьдесят лет. А культу Нимрода, как я понимаю, уже тысячи лет.
Ей было на самом деле интересно. «Во всём мне хочется дойти до самой сути», — вспомнилась ей строчка из Пастернака.
— У Ленина не было харизматичной жены-красавицы, — отозвался Адриан. — Древняя религия — это не просто религия или верование, но мистерия. Сила её, с одной стороны, в извечном человеческом стремлении к продолжению рода, к сексу, любви и, с другой стороны, в страхе перед небытием, то есть смертью. Это, если хочешь знать, и есть те религиозные струны в душе людей, на которых неплохо научились играть жрецы разных культов. Древняя религия Нимрода эти струны не просто учитывает — она на них рассчитана. Наряду с мужским персонажем, который на земле обладал сексуальной энергией быка, а преобразившись в солнце, сделался самим олицетворением мужского начала, в этом культе есть и женское начало — Семирамида. В этом-то и притягательность культа — в его разнополой напряжённости, его эротической стороне.
— А были у них дети? — поинтересовалась Анна.
— При жизни у Нимрода, насколько известно, детей не было. Зато вскоре после его смерти Семирамида забеременела — конечно же, чудесным образом.
Адриан хотя и говорил тихо, но руки его, руки истинного итальянца, так и летали. Казалось, свяжи ему руки — и он совсем не сможет говорить. Анна про себя улыбалась этой детскости и энтузиазму профессора. Он говорил о вещах, которые происходили сотни и тысячи лет назад, а может быть, и вовсе не происходили, но ей всё это почему-то казалось сейчас важным. Значило ли это, что она хорошо вошла в роль? Или что ей действительно интересны их разговоры?
— Родила она как раз на Рождество — 25 декабря, — продолжал тем временем Адриан. — Их сын, Таммуз, был провозглашён реинкарнацией, воплощением отца — Нимрода. Правда, он оказался не так проворен, как отец, и погиб на охоте. Но Семирамида на третий день провозгласила, что он воскрес. Тогда же был установлен сорокадневный пост и плач по Таммузу. В христианстве он известен как Великий пост. И наконец, сама Семирамида, когда пришло время, вознеслась на небо и была провозглашена жрецами Царицей Небесной. Пройдут тысячи лет, прежде чем Мария удостоится подобной чести. На неё, соответственно, перенесётся вся внешняя атрибутика Семирамиды, или Дианы, или Астарты, или Иштар. Это легко проследить как в перекликающихся историях, так и в употребляемой символике.
С детских лет в Анне жил маленький огонёк веры. Она помнила, как читала на чердаке в деревне старое бабушкино Евангелие. Ей даже нравился тот Иисус, о Котором она читала: Он был добрый, кормил людей, лечил их, не был лицемером, не боялся говорить правду. Ей было теперь немного обидно, что какой-то Таммуз, как она поняла, претендует на ту же самую роль.
— Мне всё-таки кажется, — возразила она, — что ты придаёшь слишком большое значение всем этим историям и символам. Я, как ты знаешь, родилась в стране, избравшей символом пятиконечную звезду. Это ведь, наверное, тоже древний символ? Но всё дело — в интерпретации. Я, признаться, не знаю, что означал символ пятиконечной звезды изначально, но уж, конечно, не братство трудящихся пяти континентов. Другими словами, старый символ — новая интерпретация.
— Такое тоже случается, — согласился Адриан. — Но при этом старое значение символа не теряется.
— И в чём, к примеру, изначальное значение пентаграммы? — возразила Анна.
— Пятиконечная звезда — это символ Астарты.
— Но разве это можно доподлинно знать? — не сдавалась Анна.
— Планета Венера, которая в древних мифологиях связана с именем богини Астарты, чертит на небе совершенную пятиконечную звезду.
