— Подобно другим римским амфитеатрам, амфитеатр Флавиев, перед которым мы находимся, представляет в плане эллипс, середина которого занята эллиптической формы ареной и окружающими её концентрическими кольцами зрительских рядов, — услышала Анна обрывок из речи, которую заученным, механическим образом повторяла крупная итальянская женщина, гид в тёмных очках, вещающая группе японских туристов, над которыми она возвышалась, как башня. — Это самый грандиозный античный амфитеатр: длина его наружного эллипса равняется 524 метрам, большая ось ; 187,77 метра, малая ось ; 155,64, длина арены ; 85,75 метров, её ширина — 53,62; высота его стен ; от 48 до 50 метров. Колизей утратил две трети своей первоначальной массы, тем не менее он и поныне беспримерно громаден. Амфитеатр Флавиев был построен на бетонном фундаменте толщиной в 13 метров.
Худосочная переводчица едва успевала переводить.
Анна подумала, что ей крупно повезло с гидами — без сомнений, она узнавала о Риме намного больше, чем большинство туристов и даже самих римлян.
— В первом столетии нашей эры, — сказал Адриан, когда они отошли подальше от шумной группы, — римские строители научились пользоваться быстро сохнущим цементом, что позволило вывести древнюю архитектуру на новый уровень — создание громадных общественных зданий. Колизей, к примеру, мог вместить в себя от пятидесяти до девяноста тысяч зрителей. Это был политический жест — контроль над таким количеством римлян означал контроль над Римом и миром. Отсюда и грандиозные архитектурные решения: благодаря восьмидесяти входам, расположенным равномерно по всему периметру здания, публика могла заполнить его за пятнадцать минут и покинуть за пять. Только четыре входа были предназначены для высшей знати и вели в нижний ряд. Зрители попроще входили в амфитеатр из-под арок нижнего этажа, помеченных цифрами от I до LXXVI. Представления давались бесплатно — Рим не жалел денег на пропаганду.
Анна взглянула на единственные открытые сегодня ворота. Там располагались касса и проход в Колизей. Многое изменилось с древних времён!
— Кажется, его построил Нерон? — спросила Анна.
— Весьма распространённое заблуждение! — воодушевился Адриан, и Анна едва сдержала улыбку: профессор явно был счастлив оседлать своего любимого конька, что, как было очевидно всем троим, доставляло ему особенное удовольствие именно в присутствии Винченцо. — Здесь когда-то действительно стоял дворец Нерона, окружённый садами. Будучи нарциссом, он неподалёку отсюда выстроил громадную статую Гелиоса — бога солнца. Само по себе это не было удивительным, но особенность этого истукана-колосса состояла в том, что он как две капли воды походил на самого Нерона. Этой самой статуе и поклонялся Нерон утром и вечером из окна своего дворца.
— И что же случилось с его дворцом? И с колоссом? — поинтересовалась Анна. Ей приятно было видеть Адриана таким увлечённым. В эти минуты он, казалось, забывал обо всём и был совершенно счастлив.
— Преемники Нерона презирали его, а потому дворец был разрушен почти сразу же после его смерти, — поспешил ответить Адриан. — Даже основание дворца было срыто, и на этом месте устроен большой пруд. Однако идея колосса императорам понравилась, и, будучи людьми практичными, истинными римлянами, они не стали его ломать, а ограничились тем, что вместо головы Нерона стали прилаживать свои собственные головы.
— Они что, тоже поклонялись самим себе? — поинтересовался Винченцо.
— Нет, — покачал головой Адриан. — Но они думали, что будет здорово, если народ станет им поклоняться.
— А христиане отказывались это делать, — добавил Винченцо. — Это и стало причиной многих гонений, которые привели их на эту арену в качестве мяса для хищников.
— Всё верно, — кивнул Адриан. — За отказ поклоняться образу императора или другим богам их обвинили в атеизме.
— Интересная формулировка, — заметила Анна. — Но ты так и не сказал, кто же всё-таки построил Колизей.
— Действительно? — рассмеялся Адриан. — Его построил император Веспасиан в честь подавления в семидесятом году восстания в Иерусалиме и разрушения мятежного города. Колизей был построен на золото, увезённое из Иерусалима, в основном из иудейского Храма, который тогда же и был разрушен. Мятеж стоил жизни миллиону ста тысячам евреев.
— Точно! — воскликнул Винченцо. — Я читал об этом!
Адриан в растерянности посмотрел на Винченцо. Его высокое происхождение и годы учёбы в семинарии не вытравили из него той простоты и непосредственности, которые чувствовались в каждом движении, в каждом сказанном впопад или невпопад слове.
Профессор вспомнил о тех временах, когда студенты осаждали его после занятий, добивались его времени, внимания. А потом на целых десять лет он стал более чем не нужен. Как же он жил все эти годы? Как выжил? Он и сам не знал. Теперь же, когда в его учениках оказались Анна и Винченцо, Адриан вновь почувствовал себя счастливым. Ему не нужны были уже огромные аудитории, наполненные до отказа студентами. Если только Анне и Винченцо интересно с ним, то это было для Адриана высокой наградой.
Все трое вошли в фойе Колизея и направились к билетной кассе. Большой постер с картинкой из помпейской эротики находился с правой стороны от кассы и приглашал посетить музей Эроса, расположившийся здесь же, под крышей Колизея.
Они купили билеты и прошли вглубь громады Колизея, а затем поднялись на второй уровень, откуда перед ними открылся вид на изрытое переходами подполье арены.
— Когда-то арена была покрыта сложной системой потайных люков, ловушек и лифтов, — объяснил Адриан. — Оператор, управляющий зрелищем, мог внезапно выпустить сзади вас тигра или заставить песок под ногами гладиатора разверзнуться, увлекая того на острые железные колья. Латинское слово harena означает просто «песок». Песок покрывал деревянные полы и потайные двери, и никто не знал, чего ожидать. Смерть приходила во всех мыслимых и немыслимых вариациях. Это было сделано, чтобы зрители не успевали пресыщаться кровавыми зрелищами. А ведь пресытиться было чем. Император Траян, к примеру, празднуя в 107 году победу над даками, велел завести сюда животных, с которыми сражались 10 тысяч гладиаторов в течение 123 дней. Из Африки привезли жирафов, гиппопотамов, крокодилов, слонов, львов, пантер и даже страусов — в общей сложности 11 тысяч животных. В Риме даже была школа по подготовке гладиаторов для сражений со зверьми — Ludus Matutinus. Ведь для вооружённого человека немудрено убить жирафа или страуса — надо было уметь убить их так, чтобы все восхищались опасной игрой. Выпускникам Ludus Matutinus обычно доверяли и расправу над христианами, поскольку на арене они входили в ту же категорию, что и звери.
«Почему люди так жестоки? — думала Анна, глядя на зияющую мрачными ямами арену, на которой разыгрывались тысячи сценариев, и финалом каждого была смерть. — Или у них существовали иные представления о смерти? Может быть, смерть не была таким уж большим событием для них… Но почему? Неужели они были не такими же людьми, как и я? Что чувствовали идущие на смерть гладиаторы? Что ощущали христиане, когда их, безоружных, выкидывали на арену на корм диким зверям? Было ли им страшно?»
