— Впрочем, — голос старого монаха неожиданно смягчился, — это сегодня их еретиками называют. А завтра, может, и вправду святыми назовут. А может, и не назовут — Господь один знает… Но скажи-ка мне, что случилось с твоим лицом?
Пьетро счастлив был рассказать ему о том, что случилось с ним много лет назад. Пока он говорил, аббат глядел в голубые глаза Пьетро, сияющие невинностью из-под длинных чёрных ресниц.
— Ну что ж, — сказал он, выслушав историю Пьетро, — думаю, Господь тебя действительно призвал, и твоя мать не напрасно нарекла тебя облатусом.
Пьетро ликовал. Он припал к мозолистой руке отца настоятеля.
— Не благодари меня. Я лишь сделал так, чтобы не стоять на пути Бога, — сказал тот, поднимаясь. — Но пойдём, я покажу тебе сад. Немногим монахам доводилось его видеть. Отец Лука, который тебя сюда привёл, тем самым порекомендовал тебя мне. А я ему верю, потому что уста и уши его затворил Господь.
Следуя за отцом настоятелем, Пьетро прошёл через стройные ряды грядок, цветущих всеми мыслимыми и немыслимыми цветами, в то отделение сада, которое ещё не видел. Это отсюда доносилось восторженное, будто славящее своего Творца пение множества птиц. Здесь к деревьям были аккуратно привязаны кормушки, засыпанные зерном. При появлении Пьетро некоторые птички вспорхнули повыше, но не похоже было, что они его сильно боялись. Через короткое время птицы перестали обращать на него внимание, приняв Пьетро за одного из своих. Но что ещё более поразило Пьетро в этом таинственном саду, так это то, что на ветках одних и тех же деревьев висели… разные плоды. Пьетро, который умел не только писать, но и считать, пытался сосчитать, сколько же разных плодов могло расти на одном дереве, но не мог: деревья были посажены близко друг к другу и их распростёртые в стороны ветви перемешивались.
— Видел ли ты когда-либо такие деревья, Пьетро? — спросил его отец настоятель.
— Никогда ещё не видел я таких чудес, — ответил Пьетро растерянно. — Должно быть, это деревья, уцелевшие с Эдемского сада. Я знаю, что то дерево, которое растёт пред престолом Божьим, приносит двенадцать плодов, каждый плод в свой месяц!
— Сын мой, деревья эти никакие не особенные. Просто к стволу одного дерева мы научились прививать ветви с других деревьев, приносящие другие плоды.
Пьетро внимательно слушал, но по лицу его было видно, что он не понимает, о чём идёт речь.
— Вот, смотри, — сказал отец настоятель, срезая с одного из деревьев веточку толщиной с мизинец. — Это ты, Пьетро, — указал он на веточку. — Ты теперь так же отрезан от своего дома, от своего родства, крестьянства, и теперь хочешь быть привитым к другому дереву — к Церкви, вот к этому, скажем, дереву.
Аббат подвёл Пьетро к большому дереву с толстым стволом. Таких деревьев Пьетро никогда ещё не видел и не знал, как они называются. Ветви его были усыпаны различными плодами: одни краснели какими-то ягодами, другие ломились под тяжестью груш, яблок и других, незнакомых Пьетро, плодов.
Отец настоятель тем временем внимательно оглядел «церковное» дерево, срезал одну из веточек, а потом приставил к свежему срезу «веточку Пьетро» и обмотал плотной тряпицей. Он достал откуда-то склянку с белой, мутной жидкостью и полил ею перевязку.
— Теперь веточка привита.
— И какой принесёт она плод? — растерянно спросил Пьетро.
— Я привил твою ветвь к доброму дереву, — ответил настоятель. — И ветвь твоя добрая — она принесёт гранатовые яблоки, красные, как кровь Спасителя.
Пьетро упал на колени и вновь схватил грубую, как у крестьянина, руку аббата. Он припал к ней щекой и заплакал от благодарности.
— Будет, будет, — поднял его тот. — Только помни, Пьетро, что к дереву этому не только Бог руку приложил. И хотя корень хорош, но есть ветви, что приносят плоды негодные. Их Садовник отрезает, но не ранее, чем убедится в том, что они безнадёжны. Понимаешь ли ты значение этой притчи, мой сын?
— Понимаю, падре, — кивнул Пьетро.
— Тогда скажи мне, как ты её понимаешь? — настаивал святой отец.
Пьетро задумался на минуту.
— Когда я подходил к аббатству, — начал Пьетро, — то встретил молодую крестьянку, которая сказала мне, что монахи платят ей овощами за её блуд. Они, наверное, на той ветви, что даёт кислый плод.
— Ты хорошо это заметил, сын мой, — медленно произнёс отец настоятель, внимательно глядя на Пьетро. — Плохо лишь то, что если срезать все плохие ветви, то Церковь останется голая.
Пьетро посмотрел на него в испуге.
— Но милостив Господь, — добавил настоятель, срывая с дерева большой, светящийся наливной желтизной плод, напоминающий яблоко. — Долготерпелив и милостив Бог. Попробуй от этого плода, — аббат протянул его Пьетро. — Сей не запретный плод, это — сидония облонга, что по вкусу напоминает яблоко, но обладает многими целительными свойствами. Плод подкрепит твои силы — ты проделал большой путь.
Пьетро с благодарностью принял плод, поднёс его ко рту и откусил небольшой кусочек. Плод был такой сладкий, сочный и ароматный, что Пьетро в растерянности обомлел, даже испугался этого неожиданного наслаждения. Отец настоятель заметил это и сказал:
— Плод потому такой вкусный, что мы находимся на церковном кладбище. Каждое из этих дерев питается разлагающимися телами наших братьев-монахов, почивших в монастыре. Но ты не смущайся, сын мой, — добавил он, заметив, что Пьетро перестал жевать. — Нужно уметь принимать неизбежное, и вкушать от этого сладость, и благодарить Господа, без воли Которого ничего не делается. Ешь.
— Да, падре, — промолвил Пьетро, и снова откусил от плода, думая о том, что плод этот напоминал по вкусу морковку, которой угощала его крестьянская девочка.
Вечером отец-ключник принёс Пьетро грубый балахон с капюшоном, а отец настоятель под пение братии собственноручно задвинул засов массивной двери маленькой кельи, в которой Пьетро предстояло провести, распростёртому на каменном полу в молитве, три дня и три ночи — в память о трёх днях и трёх ночах, проведённых Спасителем во гробу. И когда Пьетро выйдет из кельи на третий день, он воспрянет к новой жизни в чине послушника — чине, по небесной иерархии уступающем только ангельскому чину монаха и почти божественному чину священства. Ведь даже брат Франциск из Ассизи, как утверждают, говорил, что если бы ему встретились по дороге ангел и священник, то он бы припал вначале к ногам священника, а потом уже склонился перед ангелом. Впрочем, Пьетро не гонялся за чинами — он искал Бога и братства, себе подобных. Особенно Пьетро благодарил Бога за отца настоятеля. Однако пройдут годы, прежде чем Пьетро осознает и поймёт, каким редким исключением из общих правил являлся этот церковник — его первый и последний в жизни Настоятель.
На три дня и три ночи Пьетро окунулся в непрерывную молитву. Он вряд ли мог сказать, когда спал, а когда бодрствовал. Видел и сны, и видения, которые представали перед ним. Маленькая веточка начинала приживаться на громадном дереве, и Пьетро начинал чувствовать, как новые воды, новые соки, новые духовные силы, пульсируя, наполняют его душу.
