Кроме них в полутёмном помещении никого видно не было. Стены и потолок залы были украшены мозаикой. Пленники разглядели сцену убийства быка, изображение человека с бычьей головой на высоком троне, сцену совокупления человека-быка с какой-то полной большегрудой женщиной и, наконец, изображение этой женщины на высоком троне, а у её ног — маленькие фигурки не то людей, не то богов. Одна из стен помещения была прозрачной, и через неё открывался панорамный вид на круглое, почти шарообразное, пространство, ярко освещённое, с рядами балконов и лоджий, высеченных в стенах, возвышающихся одна над другой и опоясывающих этот подземный цирк или собор почти до середины его высоты.
Они прошли ближе к прозрачной стене. Зала, в которой они находились, располагалась выше всех балконов, и отсюда открывался головокружительный вид на помещение шарообразного собора, до краёв наполненного народом, облачённым в разного цвета балахоны, напоминающие докторские мантии, с самыми разнообразными знаками. Анна подумала даже, не является ли эта стена экраном — гигантским телевизором, по которому показывают какой-то средневековый кошмар. Слишком неправдоподобным казалось всё увиденное.
Балконы и лоджии были разделены на сектора восемью ходами, расходящимися от круга на полу помещения — точно такого же круга, как и на площади Святого Петра. Внутри круга серый мрамор пола был изрезан непрерывной, не пересекающей себя белой линией лабиринта, змеёй извивающейся вокруг египетского обелиска! Он вырастал из страшной чёрной бездны, примыкавшей к нему, и казался Анне костлявым пальцем смерти, выросшим из самой бездны в этот нечистый собор.
— Пятнадцатый, потерянный обелиск, — прошептал Адриан.
— Мне страшно, — прошептала Анна, сжимая его руку. — Я чувствую, что это ужасное место!
— Анна, милая Анна! — осыпал он её руку поцелуями. — Прости меня, ради Бога, прости.
— За что? — сказала Анна, прижимаясь к нему. Здесь, в этой страшной комнате, она хотела вжаться в него, спрятаться за его спиной от того зловещего и неминуемого, что, как тень, надвигалось на них.
— Я привёл тебя в подземелье, думая только о себе. Я…
— Хватит, — прервала его Анна. — Я могу сказать тебе то же самое. Если бы не я, ты бы сидел где-нибудь в ресторанчике и тихо попивал вино.
Недалеко от стены они заметили маленький прозрачный столик, на котором покоился, будто плавая в воздухе, короткий меч. Анна почему-то подумала, что, возможно, этот вот страшный металлический предмет, который, казалось, светится зловещим светом, лишит её жизни, войдёт в её грудь, искромсает на части её тело! Её сердце колоколом металось, как в клетке, в её груди. Адриан тоже со страхом покосился на меч, но затем подощел и взял меч в руки, будто хотел убедиться, что он настоящий.
— Интересный предмет, не правда ли? — раздался за их спиной глубокий мужской голос. Анна вздрогнула и обернулась.
Всего в нескольких шагах от них стоял величественного вида пожилой человек, облачённый в чёрную ризу, напоминающую священническую. Высокий лоб окаймляли длинные, слегка волнистые волосы, словно светящиеся белизной, а лицо человека, красивое и тонкое, показалось Анне как будто знакомым. Было что-то завораживающее и страшное в его больших, чёрных, блестящих, всезнающих глазах. Руки человек держал за спиной.
— Этому клинку более двух тысяч лет, — продолжил он. — И за ним много пролитой крови. Но если он вам нравится, я готов подарить его вам, профессор.
Адриан вздрогнул.
— Простите, разве мы знакомы? — тихо промолвил он, преодолевая страх.
— Я знаю о вас достаточно, — холодно ответил человек в чёрном и продолжил, поворачиваясь к окну. — Мне хотелось бы, однако, знать, что вы думаете об обелиске, профессор. Приходило ли вам когда-нибудь в голову, что он может быть под землёй?
Адриан выглядел смущённо.
— Честно говоря, эта идея мне в голову приходила, — сказал он наконец. — Но я её прогонял как полную нелепицу.
— Нелепицу? Отчего же? — поинтересовался человек в чёрном.
— Это… это было бы против здравого смысла, — высказался Адриан. — Ведь обелиск создан для солнца. Разместить его под землёй, не говоря уже о технической сложности операции, было бы ещё и определённым, несуразным знаком… — он опять замолчал.
— Знаком власти? — спросил человек в чёрном и, глядя в глаза Адриана, удовлетворённо кивнул. — Ну почему же несуразным, профессор? Взгляните на всех этих людей, — он указал рукой на огромный зал. — Все они собрались на фестиваль в честь Царицы Небесной. А что касается знака солнца, то спешу напомнить, что обелиск, являясь фаллическим символом, принадлежит богине, а потому этот обелиск, пятнадцатый, считавшийся пропавшим, на самом деле давно уже вошёл в недра богини. Разве это не есть высший момент? Разве это не символично?
До Анны мало что доходило из этого разговора. Ей было жутко.
Человек в чёрном неожиданно повернулся теперь к ней.
— Культ женщины — разве это не прекрасно? — улыбнулся он, показывая ряд безукоризненно белых зубов. — Всякий раз, когда Анна смотрит в зеркало, — продолжил он, — она смотрит на образ Царицы Небесной. Не так ли, Анна?
— А кто это — Царица Небесная? — осторожно спросила она.
— Как? Разве профессор не рассказал тебе? — с деланым удивлением человек в чёрном взглянул на Адриана. — Одни называют её Артемидой, другие — Кибелой, Иштар, Венерой, Афродитой, Афиной… Некоторые зовут её Марией, Матерью Иисуса. Ей поклонялись халдеи и евреи в своих подземных пещерах, прежде чем последователи Авраама, Исаака и Иакова сожгли кости служителей Астарты на посвящённых ей алтарях. Но сейчас времена изменились.
— Кто вы? — спросил Адриан, с трудом заставив свой язык шевелиться.
Седовласый посмотрел на него холодным взглядом.
— Так вы еще не догадались, профессор? Я — Хранитель.
Адриану стеснило грудь, так что тяжело стало дышать.
— Трудно поверить своим собственным открытиям? — спросил его человек в чёрном. — Тебе есть чем гордиться, профессор Фера — ты один из немногих, кто своим умом сумел вычислить хранителей, вычислить нашу историю, как астроном вычисляет по тяготению присутствие ещё не открытой планеты.
— Возможно, — продолжил Хранитель, поворачиваясь к Анне, — он рассказывал тебе о том, как в своё время император Константин, Понтифекс Максимус — «Великий строитель мостов», то есть глава верхних масонов, поклоняющихся Солнцу, взял Римскую Церковь под свою опеку. Но перед смертью он завещал патронаж над церковью нам, хранителям, сокровенным масонам, потому что предвидел трудные времена и понимал, что без нас устроенная им имперская Церковь удержаться не сможет. Нашей задачей было направлять корабль истории туда, откуда когда-то началось его плавание, — в междуречье Тигра и Евфрата.
Анну завораживал голос этого загадочного человека. Голос, как и внешность, мучительно напоминали ей кого-то, и к её страху добавлялось ещё и чувство предрешённости — у неё было такое впечатление, что так всё и должно быть, что она будто видела уже всё это во сне, который напрочь забыла.
