Зато жизнь монашеская оказалась совсем не такой, какой Пьетро её себе представлял. В своей деревне Пьетро никогда не видел большинства из тех кушаний, которыми регулярно утешалась братия. Кроме основного рациона, который состоял из хлеба, вина, варёных бобов и свежих овощей, монахи часто получали к столу всяких морских и речных рыб. На столе бывали и яйца, и прекрасный сыр, и всевозможные фрукты, мёды, пироги и пирожки, перец и даже горчица. Нередко на столе оказывались и зажаренные свиньи, и тушёные кролики, и варёная телятина. Стаи кур и уток регулярно поглощались братией. Благо во всём этом, как и во многом другом, у монастыря недостатка не было.
Не было недостатка у братии и в отборном вине со своих же виноградников. Часть вина монастырь продавал, а часть, особенно с удачных урожаев, оставалась для братии. Пьетро никогда не видел, чтобы люди так много пили, как в этом святом месте. Пили не только вино, иногда им позволялся и пименто — ароматизированный напиток, приправленный мёдом, специями и укреплённый элем. Для Пьетро, выросшего в крестьянской простоте, всё это было тягостной роскошью.
Но ещё больше угнетала Пьетро его отчуждённость от братии — даже от таких же, как и он, послушников. Новые товарищи Пьетро имели богатых аристократических отцов — были из числа их многочисленных отпрысков как от законных браков, так и от сторонних связей. Большое количество наследников, как известно, может привести к разорению, а потому «лишние» дети отсылались в монастырь, где им была обеспечена сытая и спокойная жизнь, а в случае прилежания, усердия и своевременной протекции — успешная церковная карьера.
Пьетро чувствовал себя чужим среди этих людей. Его изуродованное шрамом лицо стало предметом язвительных шуток, а над его низким происхождением многие открыто смеялись. Одни презрительно называли Пьетро святошей, другие шептались о чём-то, смеялись ему вслед. Несколько раз Пьетро будили ночью и предлагали прогуляться на конюшню, куда в поздний час приходили деревенские девушки. Пьетро не ходил. В те ночи он не спал уже, а думал, что девочка, которую он встретил, наверное, тоже бегает к конюшне. Иногда он плакал всю ночь. Блаженные видения, которые раньше часто посещали его, теперь совсем не приходили.
И тогда он стал проводить ночи в рефлектории, читая при лампаде Писание и молясь Богу. Но и здесь ему было неудобно — он был свидетелем того, что многие из братии убегали ночью, чтобы предаваться мужеложеству, которого они ничуть не стыдились, называя это «вхождением через тесные врата». Дух Пьетро был угнетён. Несколько раз он исповедовался отцу настоятелю, говоря ему о своих переживаниях, но тот только отпускал ему грехи и ничего не говорил.
Пьетро хотел было подружиться с работниками монастыря, которые прислуживали братии. Но те тоже сторонились его, считая выскочкой, — они до боли завидовали его положению и не могли простить ему того, что, будучи одним из них, он наслаждается привилегиями, которые пристали детям знатных людей.
Прошло полгода, но время не принесло облегчения Пьетро. Его единственной радостью были редкие прогулки и беседы с отцом настоятелем по саду. Но и аббату Пьетро не мог вполне открыться. Неделю он провёл в молитве и посте. Он принимал важное решение — решение, которое в корне повернёт течение его жизни. Он давно уже решил, что назад в мир ему дороги нет. Но и оставаться в монастыре было для него, бедного крестьянина, невыносимо. Пьетро чувствовал, что, останься он здесь дольше, может потерять свою душу. Оставался, таким образом, лишь один путь.
В пятницу вечером он постучал в комнату отца настоятеля. Тот сидел за большим столом и что-то читал. Увидев Пьетро, аббат отложил книгу в сторону и спросил:
— Что привело тебя ко мне, Пьетро?
Пьетро замялся. Язык у него будто закостенел. Настоятель внимательно посмотрел на него.
— Ну что ж, Пьетро, — начал он. — Раз ты сам не можешь говорить, то скажу я за тебя. А ты поправь меня, если в чём окажусь не прав. Хорошо?
Пьетро тихо кивнул.
— Ты искал в монастыре святости, и ты её здесь не нашёл. Так? — он испытующе посмотрел на Пьетро. Тот опустил глаза. Настоятель продолжил: — Ты увидел грехи братьев — их обжорство, блуд, содомитство, злые уста, пустые головы... А ещё, они не любят тебя, потому что ты — крестьянский сын. И теперь ты разочарован и готов бросить всё и уйти.
С минуту Пьетро не мог пошевелиться.
— Господь дал вам проницательное сердце и мудрые уста, падре, — сказал он наконец. — Но я не хотел бы уходить лишь оттого, что люди презирают меня. Если через это Господу угодно смирить меня, то я смиренно приму Его волю. Но я не знаю, что делать, потому и пришёл к вам за советом.
Настоятель внимательно посмотрел на Пьетро.
— Зачем ты меня обманываешь? Ты вошёл в эту комнату с принятым решением. Как долго ты молился об этом?
Пьетро вспыхнул. От отца настоятеля ничего невозможно было скрыть.
— Неделю, — признался он.
— И постился неделю, вижу, — заключил настоятель, внимательно рассматривая Пьетро. — И что? Куда пойдёшь?
— В скит, — едва слышно выговорил Пьетро.
Отец настоятель кивнул, словно ничего другого он и не ожидал услышать.
— Что ж, Пьетро. Если Господь зовёт тебя, я держать не вправе. А от тебя я этого, признаться, и ожидал, — сказал он, поднимаясь из-за стола и выходя навстречу Пьетро. — Нечего здесь тебе делать, сын мой! — шепнул он доверительно. — Чему тебе здесь учиться? Лени? Праздности? Беги, Пьетро! Спасай свою драгоценную душу!
Слёзы выступили на глазах у Пьетро. Он упал на колени и обнял ноги настоятеля.
— Я не знаю, падре, — произнёс он сквозь слёзы, — найду ли я в себе силы, чтобы жить в полном одиночестве, совсем уйти от мира…
— Никогда, — ответил отец настоятель, — никогда ты этой силы в себе не найдёшь. Твоя сила — в Господе. Да и к тому же, — он улыбнулся и глянул на Пьетро как-то по-отцовски, — как бы ты ни бежал от людей, куда бы ни скрывался от них, Пьетро Ангелериус, люди всё равно найдут тебя. Даже если тебе этого не будет хотеться.
Пьетро стоял, ошарашенный этим заявлением. Но в глубине души он знал, что аббат во всём прав.
— На протяжении многих лет, — вспоминал отец настоятель, — я хотел последовать призыву Божию и уйти, оставить это место. Но узы земные и груз ответственности придавили меня к земле, и я упустил свой шанс — для меня теперь уже поздно что-то в жизни менять.
Он помолчал немного, взглянул на Пьетро и улыбнулся. Это была первая и последняя улыбка отца настоятеля, которую Пьетро довелось видеть.
— Но у тебя, Пьетро, всё получится. Ты станешь пустым сосудом, с тем чтобы Бог наполнил тебя. Ведь ты этого ищешь, не так ли?
— Да, падре, — прошептал Пьетро.
Аббат внимательно посмотрел на него.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen, — он осенил Пьетро крестным знамением. — Отправишься в понедельник. Иди.
