В тот же момент над невысокой мраморной загородкой показалась женская головка. Вслед за ней показалась ещё одна — с мокрыми и растрёпанными волосами. Обе посмотрели удивлённо на Пьетро и вновь исчезли за загородкой. Однако уже в следующую секунду оттуда показались уже не две, а три головы — между уже знакомыми Пьетро женскими головами на этот раз поднялась седая голова пожилого мужчины. Тёмные глаза пронзили Пьетро насквозь. Все вместе эти три головы напоминали легендарных драконов, о которых Пьетро слышал с детства. Каким-то образом, понял Пьетро, нечистая сила проникла в святое место. Он уже собирался произнести молитву, чтобы изгнать поскорее этих демонов, как вдруг помещение огласилось громким криком, исходящим от седовласой головы.
— Стража! Стража! Куда смотрите? Выбейте-ка душу из этого вора!
Эхо разносило слова по комнате, и Пьетро уже несколько раз слышал такие слова, как «стража», «выбить» и «вора», но всё никак не мог понять, поверить, что речь идёт о нём. Он слышал также топот ног где-то позади себя, но повернуться не мог, глядя, как зачарованный, на трёхглавое чудовище. В этот момент что-то тяжёлое опустилось с размаху на его голову, и закружились, заплясали вокруг Пьетро колоннады и баптистерий, а у чудовища теперь было уже не три, а несметное количество голов. После этого глаза Пьетро застила темнота, и он уже ничего не видел и не слышал.
Глава 7. Минотавр
Souffrons, mais souffrons sur les cimes!
(Если уж страдать, то на высоких местах!)
Виктор Гюго. «Отверженные»
2007, 28–29 сентября, римские катакомбы
Холод и темнота подземелья, вместе с голодом, жаждой и усталостью готовы были поглотить Анну, и было только вопросом времени — вероятно, очень недолгого, — когда это произойдёт. Пока же этого не случилось, они, устраиваясь на отдых, прижимались друг к другу, чтобы сохранить тепло, почувствовать присутствие жизни в этом царстве смерти. Полная невидимость их тел также сближала их, требуя физического контакта, прикосновения — для того, хотя бы, чтобы убедиться: они ещё живы, существуют. Иногда им удавалось на какое-то время забыться кратким, поверхностным сном. Они уже не могли сказать, как долго находились под землёй. Время, такое заметное, осязаемое там, наверху, здесь, в темноте лабиринта, играло в головоломные игры.
— Что случается с теми, кто теряется во времени? — прошептала Анна на ухо Адриану. Они давно уже говорили шёпотом, будто боясь разбудить прячущегося где-то в потёмках Минотавра.
— Потерявшись во времени, сходят с ума, — вяло отозвался Адриан. — Наша близкая участь.
— Как ты думаешь, Адриан, какие у нас шансы выжить? — осторожно спросила Анна.
Адриан ничего не ответил. Он слишком хорошо, как и Анна, знал, что шансов у них не было никаких.
— А помнишь, — спросила она, — что жрица говорила о Минотавре?
— Она говорила о том, что он ужасен, поглотит всех нас, — отозвался Адриан. — Так, кажется. Она была безумна.
— Минотавр — это мы сами, это — наше безумие, — прошептала Анна.
— «Quem Jupiter vult perdere dementat prius», или «Кого Юпитер желает наказать, он лишает рассудка», — отозвался Адриан.
— Можно я задам тебе один вопрос?
Адриан только вздохнул.
— Нет, правда, для меня это очень важно знать, — заверила его Анна. — Почему ты не захотел… участвовать в том ритуале? Ведь ты и вправду ничего не мог изменить.
— Я уже сказал — сказал… тому человеку, что хочу умереть в мире.
— Значит, это действительно важно — как и какими мы умираем? Я как-то раньше об этом никогда не задумывалась.
— Это потому, что раньше ты никогда не умирала, — объяснил Адриан.
— Адриан… Допустим, мы скоро умрём… Что дальше? Ты же всё знаешь. Ты же знаток всяких там религий… Что будет дальше? Что — там? Наверное, ты и сам не знаешь… Но скажи что-нибудь, прошу тебя, уверь, убеди меня в чём-то…
— Тебе хочется веры?
— Да, хочется, — Анна выдохнула, припадая головой к его груди. — А тебе разве не хочется?
Адриан ответил не сразу.
— Я всегда хотел веры, — начал он. — Но никак не хотел верить в такого Бога, в Которого все вокруг меня верили. Мой отец, при всех его несовершенствах, любил и заботился обо мне больше, чем их Бог. — Его голос дрогнул, и Анна прижалась ближе к нему.
— Ты никогда не рассказывал мне про свою семью, отца, — сказала она полушёпотом.
— Ты меня никогда не спрашивала, — отозвался он.
— Винченцо любил рассказывать про своих предков… Хотя на самом деле они и не были его предками.
— Винченцо? Ты имеешь в виду, что он — подкидыш?
— Значит, тебе известен этот маленький секрет, — грустно улыбнулась она.
— В конце концов, он мой родственник, — отозвался Адриан. — Ты любишь его?
— Люблю? — задумчиво повторила она. — Он… он притягивает меня к себе, болезненно притягивал…
— А тебе не показалось странным… — он не закончил свою мысль, и его слова словно зависли, спрятались в окружающей их темноте.
— Что? — Анна как будто почувствовала опасность.
— Хранитель, — осторожно сказал Адриан, негромко, будто боясь, что человек в чёрном и вправду как-то услышит своё имя. — Тебе он никого не напомнил?
Она вздрогнула.
— Что ты? — спросил Адриан, обнимая её. — Ты как будто чего-то испугалась?
— Винченцо, — прошептала она. — Ты хочешь сказать, что Винченцо и… тот страшный человек, они…
— Они, безусловно, родственно связаны, — закончил за неё Адриан.
— Ты что-то знаешь об этом? — прошептала Анна.
— Мне кажется, что я теперь знаю, кто его мать.
— И кто же это? — взволнованно спросила Анна. Ей самой показалось странным, что её ещё может что-то в этом мире беспокоить. Ведь она никогда не увидит уже ни Винченцо, ни его мать, кем бы она ни была. И все же её это почему-то трогало, беспокоило. Как будто жизнь её не заканчивалась вот-вот, и из этой всепоглощающей темноты можно было выбраться. Но с каждым часом, с каждой минутой неизбежность становилась болезненно очевидней.
— Похоже, что сам Винченцо действительно не знает, кем приходится ему баронесса, — осторожно сказал Адриан.
— Баронесса? Баронесса — его мать?
Адриан ничего не сказал, но тишина безошибочно дала Анне понять, что он в это верит.
— Но как это может быть? — не верилось ей.
— Не знаю, — задумчиво сказал он. — Но я видел баронессу не раз, и теперь почти уверен, что Винченцо — её родной сын. Мне всегда почему-то так казалось — настолько они похожи. Я даже задумывался над тем, сколь сильно воспитание и пример влияют на человека. Но не до такой же степени.
