Адриан замер, будто действительно прислушиваясь к чему-то. Анна хотела пошевелиться, но не смогла — будто была связана по рукам и ногам. На неё накатила волна леденящего ужаса. Она снова попыталась пошевелиться, но опять ничего не вышло — тело уже не отвечало на её команды. Может, она была связана? Или её тело уже приготовилось умирать? Что ж, тем легче ей будет принять смерть.
Она слышала, как оторвался от земли железный клинок. Адриан поднялся — она чувствовала это. Анна хотела ещё сказать что-то, но мысли её путались, а язык словно прилип к гортани. «Господи! — взмолилась она. — Будь милостив ко мне, грешной!»
Анна услышала, как пошевелился над нею Адриан и как двинулся куда-то в сторону. Она слышала его удаляющиеся шаги.
«Куда он уходит?» — подумала она.
Мелькнула мысль, что, скорее всего, она спит и видит сон.
Где-то в глубине коридора чиркнула зажигалка. Анна поняла — Адриан пошёл покурить. Он всегда отходил курить в сторону, потому что Анна не любила дыма. Впрочем, от дыма всё равно спрятаться было тяжело — в неподвижном воздухе подземелья он стлался, как туман. Анна знала, что он выкурил уже пятнадцать сигарет. «Это шестнадцатая, его последняя, — подумала она. — Он вернётся и убьёт меня. А потом убьёт себя».
«Так сплю я или не сплю?» — думалось Анне. Сознание её тем временем уже уплывало в дальнее плавание, в маленький московский дворик. В своём сне она снова была маленькой девочкой Аней, и это был даже не сон, а скорее припоминание. Неужели она была такая маленькая? Она отчётливо помнила тот день, который ей сейчас снился, — вспомнила почему-то именно сейчас, хотя ничего особенного тогда не произошло. Она гуляла у себя во дворе, когда заметила торопливо ползущую куда-то по неровному асфальту двора зелёную гусеницу. Как и тогда, наяву, Анна остановилась, чтобы посмотреть внимательнее на этот маленький осмысленный зелёный комочек плоти, спешащий по своим гусеничным делам. Незадолго до этого Анна прочитала где-то, что у гусеницы около четырёх тысяч различных мышц, в то время как у человека лишь немногим более двухсот. Она не понимала, как это возможно, но смотрела на гусеницу с уважением, наблюдая, как зелёное тельце двигалось, поочерёдно напрягая и расслабляя свои маленькие мышцы, продавливая через всё тело свою гусеничную кровь. А ещё ей показалось, что гусеница куда-то спешила — очевидно, дорожный асфальт не казался ей безопасным местом.
Внезапно Анна вспомнила то, что показалось ей странным ещё тогда, когда она наблюдала за гусеницей. Глядя на однородный, казалось бы, рисунок асфальта, Анна теперь могла чётко различать тропинку, которой следовала гусеница. Наверное, во дворе жили сотни гусениц, и у них тоже были свои, им только известные ходы и выходы, любимые тропинки, места излюбленные и те, которых надо было избегать или откуда быстрее выбираться. Аня села на корточки и стала внимательно рассматривать путь гусеницы. К своему удивлению, она заметила, что та тропинка, по которой ползла гусеница, была тщательно убрана, подметена, и маленькие кусочки песка, крупинки асфальта и листиков были убраны с дороги, отодвинуты в сторону. Наверное, эту дорогу проложили сами гусеницы, а может, ею пользовались и поддерживали в порядке муравьи, жуки, пауки и прочие насекомые. Аня думала о том, как много им надо было потрудиться, чтобы создать такую вот трассу. И всё это — до ближайшего дождя или даже порыва ветра.
«Налево, а теперь — направо, а теперь — прямо, и снова налево, — говорила себе Аня, следя глазами за гусеницей и предвосхищая каждый её манёвр. — А теперь — направо…»
Но, к её удивлению, гусеница продолжила свой торопливый бег по прямой. Приглядевшись, Аня заметила, что в этом месте у муравьиной дороги было что-то вроде развилки.
«Налево, направо, налево…»
Но опять зелёная гусеница не послушала её и вместо левого поворота завернула вправо. Ползла она так уверенно и быстро, что у Ани не было никаких сомнений: гусеница знала, куда двигаться. Через некоторое время Аня совершенно отказалась от своих прогнозов. Приглядевшись, она увидела, что весь асфальт двора испещрён маленькими, невидимыми простому глазу магистралями, на которых течёт своя собственная жизнь, регулируемая своими собственными правилами…
Аня снова вгляделась в беспорядочный холст микродорог, и вдруг её сердце ёкнуло. В своём сне — а это, несомненно, был сон — она вдруг отчётливо увидела на асфальте двора две знакомые геометрические фигуры. Одной из них был лабиринт — точно такой же, в котором они оказались. Другой фигурой, наложенной на лабиринт, была пятиконечная звезда, пентаграмма, со всеми перекрёстными внутренними линиями. Аня заметила также, что лабиринт и звезда располагаются друг по отношению к другу по определённой системе, и она теперь чётко видела, понимала эту систему.
«Совершенные числа!» — прошептала она, просыпаясь.
Адриана рядом не было, но клубы табачного дыма доходили до неё.
— Адриан! — позвала она. — Иди скорее сюда!
Обычно, когда Анна просыпалась ото сна, она мало что запомнила, могла захватить с собой. Но на этот раз картинка была настолько чёткой и запоминающейся, что Анна без труда могла бы воспроизвести её в памяти или на бумаге так же уверенно, как схему московского метрополитена.
— Адриан! Скорее!
Адриан выдохнул последнее облако дыма и заспешил к Анне.
— Что случилось? — спросил он, чиркая зажигалкой.
— Я не знаю, как объяснить… Не знаю, почему мой мозг теперь так работает, — взволнованно проговорила Анна. — Наверное, всё здесь — и Олимпийские игры, и богиня, и гусеница, и совершенные числа… Всё теперь имеет смысл!
— Какая гусеница? Какие совершенные числа? И при чём здесь Олимпийские игры? — не понял Адриан.
— Ты помнишь расстояние между первой и второй комнатой?
— Кажется. Тысяча семьсот шагов, — неуверенно сказал он.
— Правильно! Молодец! А какое расстояние между пунктами два и четыре?
— Такое же?
— Верно. А теперь — какое расстояние между пунктами один и три?
Адриан помотал головой. Он забыл.
— Такое же, как между пунктами четыре и пять. И такое же, как между пятым и шестым — немногим более тысячи шагов, тысяча сорок пять.
— И что из этого следует?
— Ты слышал о числе фи? 1,618…
— Да, конечно. Золотое сечение. Его ещё называют божественной пропорцией. Оно широко использовалось в архитектуре, особенно в культовых постройках.
— В нашей фигуре, — объяснила Анна, — расстояния соотносятся друг с другом согласно этой самой пропорции. Тот, кто её задумал, обладал жестоким чувством юмора — с тем, наверное, чтобы и запутать, дать очень тонкий намёк. Мы столкнулись с двумя видами подземных помещений — теми, что находятся на перекрёстке путей, и теми, что просто ведут наверх, в лабиринт. Это уловка, потому что этих точек нет на внешнем периметре фигуры.
— Я всё равно не понимаю, о чём ты, — помотал головой Адриан. — И при чём тут Олимпийские игры? И гусеница.
