— Про гусеницу как-нибудь потом… Интересно, как работает мозг… Я часто думаю о том годе, когда моя мама встретила отца, — это был 1980-й, год проведения Олимпийских игр в Москве. Я не знаю, как всё это сложилось вместе… Помнишь, ты говорил о том, что изначально Олимпийские игры устраивали раз в восемь лет — в ознаменование того пути, что Венера проходит за восемь лет, возвращаясь в исходную точку?
— Ты о пятиконечной звезде?
— Именно. Восемь лет отражены восьмигранной формой лабиринта. Но эти восемь земных лет соотносятся и с пятью лучами, совершенным пятиугольником, которые образуют на небе за каждые восемь лет точки слияния — соития, заметь, Адриан! — Венеры с Солнцем.
— Значит, — в раздумье произнёс Адриан, — мы имеем дело со звездой? А ведь точно, — сказал он после некоторого раздумья. — Какой же я глупец! Конечно же, это звезда! Лабиринт — змей, проводник к Звезде сакрального, высшего в мире соития — соития Венеры, воплощения женского начала, и Солнца, воплощения мужского начала! Как я мог быть таким слепым?
— Расстояния внутри пентаграммы соотносятся друг с другом посредством числа фи. А поскольку лабиринт и звезда наложены друг на друга, как я предполагаю, пропорционально, то мы можем точно знать, где находимся. На самом деле, я это уже знаю.
— И где же? — неуверенно поинтересовался Адриан.
— Мы всего в четырёхстах метрах от центра, — заявила с уверенностью Анна. — Но это по прямой. А чтобы попасть туда, нам надо пройти, — она задумалась на мгновение, что-то подсчитывая в уме, — четыре километра и двести метров. Всего четыре километра до центра!
— А до выхода?
Анна задумалась на мгновение.
— Меньше двух километров!
— Давай вначале проверим выход, — предложил Адриан.
— Давай, — сказала она, поднимаясь. Ноги у неё гудели и болели, но она чувствовала прилив новых сил. — Мы двинемся на восток.
Они пошли по прямому коридору и вскоре, как и ожидала Анна, набрели на комнату с выходом наверх, которую они обозначили номером XV.
— Если мои вычисления точны, — размышляла Анна, — то через семьсот шагов мы выйдем к перекрёстку, который нам нужен.
Они прошли около семисот шагов, и когда Адриан чиркнул зажигалкой, они действительно оказались на перекрёстке дорог. Анна ликовала, и её энтузиазм постепенно передавался и ему.
— Отсюда мы поднимемся наверх, — уверенно сказала Анна, как будто уже много раз ходила этой дорогой.
Они поднялись на уровень лабиринта и двинулись по нему. Анна узнавала каждый поворот. Да, они, похоже, на самом деле приближались к выходу!
— Немножко, совсем немножко осталось, — говорила она. — Метров сто, может, меньше!
Внезапно рука Адриана уткнулась в глухую стену. Он чиркнул зажигалкой. Как и в предыдущих случаях, было тяжело сказать, произошёл ли тут обвал, либо так было задумано. Но пройти дальше они не могли. Обходных путей у них уже не было.
— Что дальше? — огорчённо произнёс Адриан.
— Дальше мы проверим центр лабиринта, — решила Анна. Однако на этот раз в её голосе не было уже той энергии и уверенности.
Они молча двигались по извилистому коридору, потом спустились вниз. На этот раз Анна шла впереди, поворачивая то вправо, то влево по системе, понятной ей одной. Адриан давно уже признал свою несостоятельность в решении загадки лабиринта. Наконец они поднялись на верхний уровень и зашагали по извилистому коридору, который в этом месте петлял особенно сильно. Вскоре, однако, резкие повороты прекратились, и они пошли вдоль стены, которая казалась им долгой прямой линией.
— Странно, — осторожно сказала Анна, когда они прошли по прямой шагов триста. — Здесь не должно быть таких прогонов. Неужели я ошиблась в своих расчётах?
Уверенность, которая пронизывала её ещё несколько минут назад, начала уступать место новой волне отчаяния. Пройдя ещё метров четыреста, Анна остановилась.
— Я знаю, где мы, — едва промолвила она.
— Где? — так же тихо переспросил Адриан.
— Эта стена, вдоль которой мы идём, — она не прямая. Она слегка закруглённая. Мы ходим по кругу.
— Но как это возможно? — не понял Адриан. — Где мы?
— Мы — в самом центре лабиринта, — прошептала Анна. — Мы только что обошли этот центр кругом.
— И что это значит?
— Это значит, что центр лабиринта находится за этой вот стеной, — и Анна ударила кулаком в глухую каменную стену. — Но туда нам не попасть, потому что он закрыт. Они не оставили нам шансов.
Она опустилась на землю, и бесшумные горячие слёзы потекли из её глаз. Теперь ей предстояло снова свыкаться с мыслью о смерти.
Глава 8. В которой Пьетро просыпается от своего сна и узнаёт кое-что о римской политике
И вот, Ангел Господень предстал, и свет осиял темницу… и цепи упали с рук его.
Деяния Апостолов, 12:7
1240, 23 августа, Рим
Когда Пьетро с болью и не без усилий открыл глаза, его взгляд наткнулся на низкий сводчатый потолок.
«Где я? Что здесь делаю? Почему всё тело так болит?» — думал Пьетро.
Он вдруг понял, что лежит на каменном полу. Помогая себе руками, он с трудом приподнялся и, подвинувшись, прислонился к каменной стене. Он находился в небольшом помещении, напоминающем монашескую келью, но несравненно грязнее. Из маленького окошка под самым потолком лился нестройный свет. Утро? Вечер?
Внезапно на противоположной стене Пьетро заметил большой крест — тень от решётки чертила его на стене, и крест, казалось, плыл в тихом свете. У Пьетро на глаза навернулись слёзы. Он понял, что его Спаситель напоминает ему, что Он с ним, и что всё находится под Его зорким оком. Пьетро очень обрадовался этой мысли. Он почувствовал, как к нему возвращаются силы, и перевёл взгляд со стен на своё собственное тело, осторожно ощупал руками голову. На макушке была огромная шишка, а всё тело ломило. Но Пьетро ничего не помнил — упал ли он откуда, побили ли его? Он подумал, что хорошо было бы умыться, и эта мысль, как вспышка, выхватила из его памяти трёхглавое чудовище в купальне. Неужели это был не сон?
Внезапно Пьетро вспомнил про грамоту императора, и его руки потянулись к тому месту, где было зашито письмо. Его сердце дрогнуло: шов был вспорот, и грамоты на месте не оказалось. Без этой грамоты папа вряд ли примет его, простого крестьянина. А это значит, что Пьетро подвёл своих братьев, которые так надеялись на него, так молились за него. Это даже могло пошатнуть их веру в то, что Господь благоволит избранному им пути.
Пьетро встал на колени и стал молиться. В силу установившейся с детских лет привычки молился Пьетро и говорил с Богом постоянно. На этот раз он просто кричал Ему:
— Боже мой, что такое я сделал? Чем прогневил Тебя? Прости меня, в чём слукавило сердце моё. Не попусти, чтобы из-за моего греха, моей немощи пострадали братья мои!
