– Они оба заслужили смерть! – сказал Яир, и Кфир кивнул.
Яир сунул за пояс кинжал, снял с пальца Марка перстень с львиной мордой и черным камнем.
– Это волшебное кольцо, – пояснил он младшему товарищу. – Оно нам поможет.
Забрав из ящиков стола горсть золотых и серебряных монет, они бросились вниз по крутому обрыву… Но сзади раздался резкий гортанный крик, потом второй… Погоня!
Дернувшись, Кфир проснулся. Сердце колотилось, лоб покрылся холодным потом. Проклятый сон, когда он перестанет его мучить?!
Водовоз опять заорал под самыми окнами. Первые солнечные лучи только осветили плоские крыши Ершалаима, но по характерным звукам, доносившимся в его комнату, юноша понял, что тем, кому положено было в поте лица своего добывать хлеб насущный, уже встали и приступили к этому процессу. Мар-Самуил наверняка уже в своей аптеке. Или кабинете. Или лаборатории. Или библиотеке.
За год проживания в этом доме Кфир так и не понял, как называется помещение на втором этаже, где его учитель проводит дни напролет, а иногда прихватывает и ночи. То он смешивает там лекарства, готовит приворотное зелье или отворотный настой, то что-то пишет, иногда режет жаб и изготавливает чучела птиц и мелких животных, иногда читает какие-то старинные книги и свитки. Когда Мар-Самуил хотел сказать, что он направляется в эту захламленную комнату, то никак ее не называл, просто говорил: иду к себе.
Сейчас он наверняка у себя. И Кфиру следовало быть при Учителе, познаниям и энергии которого ученик не переставал удивляться. Но как не хотелось в раннее утро подниматься с удобной лежанки! Однако, валяясь в постели, ничему не научишься, поэтому он быстро вскочил, на ощупь проверил – на месте ли его зашитое в тощий матрац богатство: кинжал с витой рукоятью, монеты и крест иудитов, похожий на букву «Х».
Потом надел на шею мешочек с перстнем, набросил накидку из мешковины, тщательно затянул шнурок под горлом, чтобы никто не увидел позорное клеймо раба на левом плече, и, приподняв ветхую тяжелую раму с мутными слюдяными пластинками, выглянул в окно.
– Так и есть, – пробурчал он себе под нос. – Уже стоят, ждут.
Люди действительно норовили занять очередь с рассветом. Причем, как случайно обмолвилась Зуса, с появлением Кфира число посетителей возросло: раньше приходили один-два человека, и то не каждый день. Хотя до врачевания Мар-Самуил его не допускал: ученик только выходил, чтобы предварительно выслушать жалобы и передать их Учителю. Но он соболезновал страждущим, а потому говорил некоторым добрые слова, сочувственно дотрагивался до больной спины или слезящегося глаза… И пациентам становилось легче, иногда настолько, что они вообще уходили домой. Но все это Кфир тщательно скрывал от Мар-Самуила…
Выходя из своей комнаты, Кфир пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку. Маленький коридорчик, в который выходили еще две двери, был так узок, что следовало двигаться боком. В конце находилась узкая крутая лестница, он поднялся по скрипящим ступеням, толкнул узкую дверь и оказался в лаборатории Учителя, сразу же ощутив характерный запах старых манускриптов, плесени и едкий дух магических веществ – жидких, сыпучих, вязких. Они хранились в полном беспорядке (или в строгом порядке, который был известен лишь одному Мар-Самуилу) – в банках, склянках, деревянных коробочках и полотняных мешочках на огромном столе, вперемежку с рукописями, чучелами, какими-то непонятными предметами и медицинскими инструментами. Последние, надо признать, всегда находились в одном и том же месте и были чище всего остального.
Хозяин этой достаточно большой комнаты стоял спиной к вошедшему и поправлял крыло висящей над столом летучей мыши, которая сейчас была обычным чучелом.
– Приветствую вас, Учитель, – негромко произнес Кфир.
– Ну, наконец ты соизволил встать, – язвительно заговорил старик, не оборачиваясь к вошедшему и не отвечая на приветствие. – А я давно на ногах, но мне некого учить. И Кнок, и Мурза давно заснули…
Он погладил пальцем по голове сначала чучело ворона, а потом совы.
– А Ерозу мне вообще не удалось разбудить, – морщинистый, с увеличенными суставами палец толкнул летучую мышь, и она просто качнулась из стороны в сторону, вместо того чтобы носиться по кругу, насколько позволяет веревка. – Да они и не просились ко мне в ученики…
– Так ведь рано, Учитель. Солнце лишь взошло. Я думал, что вы еще пребываете во сне, – оправдывался Кфир, хотя он тоже не просился в ученики к этому желчному старикашке.
– Ты трижды соврал. Во-первых, уже не рано, а поздно, во-вторых, солнце взошло давным-давно, а в-третьих, тебе, как и всем в Ершалаиме, известно, что Мар-Самуил встает вместе с солнцем…
– Но не тогда, когда вы всю ночь летаете…
– И снова ты соврал. Ты знаешь, что я не собирался никуда лететь!
Ученик решил отмолчаться, и это было правильно, так как старик никогда с ним не соглашался, и его было невозможно переубедить или переспорить.
– Я тобой не доволен, – продолжил Учитель. – Ты не освоил предсказания, не изучаешь рецепты магических снадобий, нарушаешь правила врачевания, часто поступаешь не так, как я того требую, преступая основополагающие правила…
Кфир вначале покаянно повесил голову, но при последних словах удивился, его брови поползли вверх.
Уверенность в себе, которую он испытал, когда сидел за спиной могучего черного всадника, растаяла вместе с той незабываемой ночью. И все же, он уже не был рабом.
– Я всегда старался быть покорным, просто к превращениям и оживлениям душа не лежит… Но я полностью отдаюсь врачеванию, так в чем мое ослушничество, Учитель?
– Не я ли говорил тебе, что знания в этой стране передаются от учителя к ученику устно? – Мар-Самуил щелкнул желтоватым ногтем по брюшку Ерозы, и она наконец взмахнула перепончатыми крыльями и, суматошно пища, полетела по кругу. – Не я ли запрещал что-либо записывать?
– Вы, Учитель, – проговорил ученик. – Но я делаю это исключительно для себя, чтобы можно было перечитать и лучше запомнить.
– Запоминать надо сразу. А теперь ответь, почему в Иудее нельзя ничего записывать?
Мар-Самуил взял сломанную римскую стрелу с характерным наконечником и двухцветным оперением и принялся внимательно ее рассматривать. Передняя часть стрелы была испачкана кровью.
– Потому что в этой стране все, что записывается, приобретает силу закона.
– Ну, и что дальше?
– А коли так, то и ошибочные выводы, непроверенные предположения становятся догмами. А догмы вредят развитию врачевания. Лекари Иудеи передают свои знания только устно.
Старик недовольно хмыкнул, пальцем остановил Ерозу и снова погрузил ее в сон. И только теперь повернулся лицом к ученику.
– Меня больше волнует другое: написанное становится доказательством вины в колдовстве! Одной записи достаточно для того, чтобы нас приговорили к побиванию камнями!
