Прорвавшись сквозь заслон дворцовой стражи, крокодил бросился к беломраморным ступеням, по которым спускался в сад сам Вителий Гарт, уже привыкший к ежедневной утренней прогулке. Наместник оторопел и недвижно замер – словно кролик перед удавом. Сейчас вся сила Римской империи и вся мощь ее легионов не могли помочь доверенному лицу императора Домициана.
Распахнув зубастую пасть, крокодил угрожающе приближался, до беззащитного мягкого тела прокуратора оставалось не больше пяти-шести шагов… Неизвестно, чем бы это закончилось и какие бы последствия имело для дела управления империей своими провинциями и лично для наместника Гарта, но на пути огромного земноводного стал центурион
[15]
Клодий – начальник личной охраны прокуратора и его родной племянник.
Молодой, но опытный воин, он знал о твердости естественной брони рептилии, а потому ударил гладием
[16]
прямо в распахнутую красную пасть, которая тут же с лязгом захлопнулась и больше раскрыться уже не смогла, потому что острый клинок изнутри пробил верхнюю челюсть и его окровавленное острие торчало из устрашающей морды как раз посередине – между черными дырами ноздрей и холодными глазами размером с блюдца.
В это время подоспели триарии
[17]
из внутренней стражи, со страшными пилами
[18]
и кельтскими топорами, прорубающими даже железные доспехи франков. Четырехгранные острия на твердых тяжелых древках пригвоздили к земле когтистую лапу и шею чудовища, вонзились между глаз… Раненая рептилия рычала, рвалась и била хвостом, опрокинув нескольких легионеров, но оставшиеся обрушили на нее град ударов, сумев довершить дело, успешно начатое командиром. Лезвия топоров рубили зеленый панцирь, как твердую древесину, только сейчас в стороны летели не щепки, а куски ороговевшей шкуры и брызги темной крови.
Сам Клодий участвовать в дальнейшей битве не мог, потому что его рука осталась в пасти огромного земноводного вместе с гладием. И если бы не застигнутый на месте преступления Гершон, то скорее всего своей рукой расплатился бы ни в чем не повинный человек из числа легионеров или – что более вероятно – безответных местных жителей.
Сейчас под воздействием специального снадобья Клодий спал на соседнем каменном столе, не видя, как лекарь Кфир со своим ассистентом отпиливал руку разбойнику, и не чувствуя, как пришивает ее ему. Когда он через сутки придет в себя, рука уже будет на месте, и хотя ее придется почти целый месяц разрабатывать специальными упражнениями, владеть мечом она научится не хуже, чем собственная. Правда, первое время центуриона будет смущать выжженная порохом татуировка на кисти – кораблик под надутыми ветром парусами, но в конце концов он к ней привыкнет и даже сумеет убедительно объяснить окружающим, с какой целью ее нанес.
Закончив операцию и обведя шов магическим перстнем, Кфир в сопровождении Ави вышел из лаборатории, поручив заботу о Клодии двум своим слугам. Еще двое должны были использовать то полезное, что имелось в теле бывшего разбойника, и уничтожить все остальное. У слуг уже был необходимый опыт, к тому же наложенное заклятье препятствовало им рассказывать кому бы то ни было о тех делах, свидетелями которых они становились, что позволило сохранить им языки, и они очень радовались этому обстоятельству, любили своего господина и были ему преданы.
А ассистент Ави был не только преданным учеником, но и родственником – двоюродным братом Эсфири, поэтому Кфир ему доверял и откровенно передавал свои знания. Почти откровенно. Например, юноша не понял, зачем он только что обвел рукой операционный шов – о магической роли перстня ему вообще ничего не было известно. Но о вскрытии трупов он, конечно, знал.
Они неторопливо двинулись по чистой аллее между стройных кипарисов и пушистых елей. Такие неторопливые прогулки после занятий в лаборатории и перед обедом уже вошли в привычку. Именно здесь учитель и ученик откровенно беседовали на любые темы. Именно здесь Кфир учил Ави уму-разуму, разъяснял тонкости проведенных опытов и раскрывал невидимые взгляду хитрости врачевания. Сейчас они шли молча, и лекарь чувствовал, что ученика что-то гнетет.
– Чем ты взволнован, Ави? – наконец, нарушил он молчание.
– Я слышал нехорошие слухи о тебе, Учитель, – робко произнес молодой человек.
Кфир вздохнул. Он знал, что рано или поздно придется открыть ученику глаза на некоторые вещи.
– Не обращай внимания на сплетни, – сказал он, а Ави внимательно ловил каждое слово. – Люди глупы и неблагодарны, к тому же двуличны. За спиной они меня осуждают, но как только сами заболевают, то бегут ко мне…
На Кфире был хитон из тончайшего египетского льна и невесомые сандалии. За прошедшие годы он заметно поправился, приобрел сановную вальяжность и менторский тон, как признанный лектор, привыкший к тому, что его всегда внимательно слушают.
– Вскрывать трупы умерших, конечно, большой грех, – продолжал он.
Они шли по усыпанным красным песком дорожкам среди цветущих роз, олеандров и магнолий. Сад продувался горным ветерком и потому почти всегда сохранял прохладу. В ветвях деревьев мелодично чирикали птицы.
– Но все зависит от целей. Черное колдовство и наговоры – это одно, а светлое дело врачевания – совсем другое! Мы режем баранов и хорошо знаем, как они устроены внутри. Но человек-то не баран, а его устройство нам неведомо. Вот я первым и взялся за эту работу…
– Это большая смелость, Учитель! – кивнул Ави. Это был симпатичный двадцатилетний юноша с круглым чистым лицом, карими глазами и светлыми кудрявыми волосами.
– Путешественник, который открыл новую землю, описывает ее, чтобы последователи не блукали вслепую, а шли по его следам. Есть же карты, на которых нанесены страны, города, дороги, моря… А я решил создать карту тела человеческого… И я ее почти создал. Но это очень большая работа: ведь надо подробно описать каждую косточку, каждую мышцу, каждый орган, а главное – как они взаимодействуют между собой. Так что заканчивать сей труд нам придется вместе…
– Я рад этому, – улыбнулся Ави. – А у меня получается врачевание, Учитель?
Кфир кивнул.
– Скоро я доверю тебе самостоятельный прием. Правда, пациенты для начала должны быть попроще…
– Я понимаю это, Учитель!
– Очень хорошо, Ави! Иди, отдыхай пока…
Оставшись один, Кфир подошел к увитой плющом беседке, стоящей в густой тени финиковой пальмы, и сел в удобное, располагающее к отдыху кресло, сплетенное из пальмовой коры. Закрыв глаза, он попытался расслабиться, глубоко вдыхая напоенный ароматами сосен и кипарисов воздух. Тут же подбежал домашний управитель Шмуэль, чтобы испросить – где желает обедать хозяин. Кфир приказал накрыть стол на продуваемой ветрами террасе, а сюда велел подать перо, бумагу и приготовить почтового голубя. Через несколько минут голубь, часто махая крыльями, полетел во дворец прокуратора с депешей о благополучном исходе операции.
