– Какие там артисты! Я видела, автобус ехал, в окнах одни пионеры…
– Все равно интересней, чем на твоего Черта смотреть! Идешь, что ли?
– Да моего чертилы и дома нету: на Соминой яме сети ставит…
– Да я не про него, – закатилась Светка.
Настасья поняла и тоже улыбнулась, вытерла о широкий цветастый подол мокрые руки.
– Вечно ты, Дорохова, чего-то замутишь! Ладно, подожди, я хоть волосы поправлю…
Клуб, недавно перестроенный из рыбокоптильного цеха, был уже полон. Подруги с трудом отыскали свободные места в конце зала. Несмотря на открытые окна и двери, было жарко, воняло табаком, шум и гвалт стоял такой, что они друг друга не слышали. Первый ряд, как водится, заняли пацаны, они то свистели, то перекрикивались, то начинали аплодировать. Бабы смеялись и лузгали семечки, мужики громко переговаривались, курили – кто открыто, кто в кулак. В душном воздухе плавали клубы сизого едкого дыма. Наконец, из-за кулис вынырнул лысый субъект в смокинге и «бабочке», стал делать пассы руками, призывая к тишине, а когда немного поутихло, заулыбался и заговорил весело и громко, тщательно выговаривая слова:
– Здравствуйте, дорогие гниловчане!
В зале пронесся гул недовольства, послышались отдельные выкрики. Лысый сообразил, что промахнулся с обращением, и быстро поправился:
– Уважаемые станичники!..
– Вот то-то! – крикнул кто-то.
– Уважаемые станичники! – повторил ведущий. – От имени агитбригады «Нет у революции конца» позвольте мне приветствовать вас, тружеников…
Лысый опять запнулся, не сообразив, как величать собравшихся: в станице были и рыбаки, и крестьяне, и рабочие цементного завода.
– Тружеников трудового фронта! – кое-как выкрутился конферансье. – Мы очень рады посетить вашу станицу и выступать в таком замечательном Дворце культуры!
Он обвел рукой свежеоштукатуренные стены, от которых, если принюхаться вблизи, еще пахло копченой рыбой.
– Сегодня вы познакомитесь с лучшими артистами Ростова, которые очень волнуются и надеются, что вы их поддержите своими аплодисментами.
С улыбкой до ушей, лысый похлопал в ладоши, и кое-кто его действительно поддержал. Затем он спрятался за бордовый плюш, который тут же стал раздвигаться. Зрителям предстал пионерский хор, который дружно грянул под баян:
«Эх, хорошо в стране советской жить! Эх, хорошо в стране любимой быть!..»
Пионеры спели еще про орленка, замученного врагами, про партию-рулевого и, получив свою порцию аплодисментов, спрятались за кулисами.
– Я ж говорила, что не артисты, а детишки несмышленые, – прошипела Нюська на ухо подруге. – Сорвала ты меня, а я стирку наставила…
Но после хора неожиданно мужик с баяном стал аккомпанировать молодой солистке, которая вполне прилично спела пару «русских-народных» песен. Зал остался доволен и даже простил агитбригаде арию из какой-то оперы, которую исполнила тучная тетка под аккомпанемент того же баяниста. Потом две молодухи бегали по сцене в одних купальниках, размахивая развевающимися лентами и принимая завлекательные позы, так что мужики совсем отбили себе ладони. Потом выступили фокусник и жонглер.
Когда публика разогрелась, снова вышел лысый в «бабочке». Теперь он не веселился и не улыбался, напротив – был строг и официален.
– А сейчас перед вами выступит заведующий отделом обкома КПСС товарищ Бузякин Петр Васильевич! – со значением произнес он. И добавил почти приказным тоном: – Попрошу встретить Петра Васильевича аплодисментами!
Зал вяло захлопал. Лысый с помощником вынесли трибуну, на сцену уверенным шагом вышел худощавый мужчина в строгом темном костюме, галстуке и с пачкой листов в руке. Черные волосы были тщательно уложены и блестели, будто он только что вымыл голову. Все догадались, что это большой начальник, и даже шуметь перестали. Мужчина подошел к трибуне, разложил свои листки и начал рассказывать о революционной борьбе на Дону и заметном вкладе жителей Нижне-Гниловской в дело разгрома «белобандитов».
– А вы-то сами знаете имена своих героев? – задал он риторический вопрос и махнул рукой.
Из-за кулис тут же вынесли стенд – лист фанеры, обтянутый красным шелком, с тремя портретами каких-то мужиков.
– Вот они! – торжественно произнес лектор. – Архип Терехов, Фрол Скобликов и Иван Кротов! Именно они в восемнадцатом году создали первую партийную ячейку в Нижне-Гниловской. Они бесстрашно вступили в схватку с засевшими в одном из куреней белыми офицерами, которые готовили заговор против молодой республики Советов. Именно им удалось обезвредить врага и тем самым предотвратить кровопролитие в вашей станице!
Зал молчал. Потом раздались редкие аплодисменты, которые нарастали и превратились в овацию.
Оратор помолчал, внимательно обводя взглядом аудиторию, и продолжил:
– Чтобы вы не забывали своих героев-земляков, дарим станице этот стенд! А я хочу попросить вас, уважаемые товарищи, для оформления зала революционной славы передать в областной музей реликвии тех героических лет: буденовку, шашку, мандат, фотографии, предметы быта, ваши письменные воспоминания о тех трудных, но замечательных годах. Приносите их заведующему клубом, а мы найдем способ переправить их в музей! Спасибо, товарищи!
Народ стал расходиться.
– На чертей мне сдался этот концерт, – ворчала Анастасия. – Я б уже все перестирала и сидела б телик смотрела. А так…
– Да ладно тебе кряхтеть, – огрызнулась Светлана. – Посидели, посмотрели, к культуре немного приобщились. Айда на героев посмотрим!
Они пробились к стенду, всмотрелись в черно-белые, с заметной ретушью портреты.
– Ты глянь, Нюська, это ж Архип Кузьмич! Помнишь, он у нас жил на Водоводном переулке? У них еще во дворе голубятня была огромная…
– Да, вроде, что-то припоминаю. Он потом в город уехал, большим начальником заделался. Хоронить мать в машине приезжал, с шофером! Обещал водопровод провести, только больше не появился… А Фрола ентого я и не знаю… Зато дядьку Ваньку Кротова помню отлично, его еще Кротом дразнили. Вечно пьяным ходил…
– А вот, поди ж ты, оказались героями революции! – Дорохова всплеснула руками. – Я, Нюсь, в политике не разбираюсь. Но уж если Архип Терехов и дядя Ваня Кротов были героями, то мой отец и старший брательник тоже герои! А может, еще и больше!
– Это как же? – спросила Анастасия.
– А так! Тех беляков, о которых лектор говорил, мой батя с Петькой выследили. Вона как! И если фотографии этих повесили, то и мой родитель висеть рядом должен!
– Оно тебе надо, Светка?
– Надо! Тятенька помер недавно, и Петруха давно погиб, еще в двадцатые. В борьбе за правду. Он у нас такой был… Заслужили в музее висеть!
– Для чего это?
– Для справедливости! Чтобы люди и мою родню помнили. У меня их фотографии имеются, да планшетка с документами на чердаке валяется… Это для истории надо!
