На миг Фарид даже закрыл глаза. Ему посчастливилось увидеть то, что изначально, от рождения, было недоступно мальчику из бедной семьи! За прелюбодеяние в султанате побивали камнями, поэтому единственной возможностью узреть таинства женского тела являлся брак, но откуда у бедняков деньги на калым? Тысячам парней за всю жизнь не удавалось увидеть прелестей противоположного пола и ощутить женской ласки, довольствуясь услугами равнодушно жующей свою жвачку коровы в хлеву или усилиями собственных рук…
Вначале он испугался, что красавица оскорбится дерзостью его взгляда, но нет – девушка откровенно улыбалась, а ее рука скользнула вниз живота и нежно погладила самую напряженную часть его тела… Распахнув кисейную ткань румчи, Фарид стал жадно целовать темные монеты ее сосков. Красавица еле слышно стонала. На ней остались лишь легкие прозрачные шальвары, и он дрожащими пальцами стал искать узел поясного шнурка. Через мгновение дева оказалась абсолютно обнаженной. Он не знал, что надо делать дальше, но инстинкты вели его безошибочно, а она умело помогала, когда возникала какая-то заминка…
Он целую вечность не отрывался от смуглого податливого тела, отзывающегося на каждое мужское прикосновение, как канун
[55]
отзывается на аккорды опытного музыканта. Струнами служил не только тот самый алый рубец, но и губы девушки, и ее тонкие пальцы, ступни, груди… Фарид сам не помнил, сколько сыграл мелодий. Пели птицы, журчал фонтан, шелестели листвой деревья. Они лежали, переводя дыхание, и его руки ненасытно скользили по гладкому телу, жадно изучая каждый бугорок, впадину, складку…
– Тебе хорошо, смелый воин?
– Лучше, чем когда бы то ни было!
– Когда ты погибнешь в бою с неверными – попадешь сюда навсегда…
– Как тебя зовут?
– Не знаю. Зови, как хочешь. Принести еды?
– Да, я готов съесть целую гору кукурузных лепешек!
Действительно, он был голоден, как в те времена, когда жил в Хомме.
Дева легко поднялась – как птица вспорхнула, и исчезла в густых зарослях сирени, даже не набросив на себя легкие, ничего не скрывающие одежды. Фарид тоже лежал, не прикрывая наготы, он смежил веки и задремал, а когда открыл глаза, перед ним стояла совсем другая девушка. Светловолосая, голубоглазая, с белой кожей – он никогда таких не видел. Ее руки и ноги были более округлыми, а груди гораздо больше, чем у предшественницы. Но прозрачные одежды были точно такие же.
В руках необычная девушка держала металлический поднос, на котором дымился ароматный шашлык, пшеничные лепешки и стоял графин с неведомой раньше рубиновой жидкостью – теперь Фарид знал, что это запретное для всех, но не для него, вино…
– Поешь, попей, – сладким голосом произнесла светловолосая и поставила поднос рядом с ним. – Я вижу, что ты голоден.
Фарид с жадностью набросился на еду. Он стаскивал зубами мясо с шампуров так, что раздавался скрежет, он жадно пил вино, которое подливала в серебряный кубок новая гурия. Наконец, он насытился, охмелел, и удовлетворенно откинулся на подушки.
– А где та дева? – спросил Фарид.
– Какая? – вроде бы удивилась белокожая.
– Другая. Смуглая и худенькая?
– Не знаю, о ком ты. А я тебе не нравлюсь?
– Нравишься, – ответил он, уже более уверенно снимая с белых плеч прозрачный халат и ловко развязывая шнурок шальвар…
Новый канун играл свои чудесные мелодии по-другому, что еще сильней возбуждало Фарида. Белокожая добавила к игровым струнам еще одну, казалось бы, совершенно для этого не предназначенную, но смазанная персиковым маслом, она заиграла не хуже других, внеся необычную и очень пикантную нотку в нежный райский концерт.
– Где я нахожусь? – вновь спросил Фарид, когда игра закончилась.
– Тебе же сказали, что в раю, – как-то устало ответила гурия.
– Да я говорил, – озадаченно произнес Фарид. – Но не тебе. Откуда ты можешь знать мои слова?
– Мы здесь все обо всех знаем. Не думай ни о чем! Ешь мясо, пей вино и наслаждайся любовью… Гурия положила руку мужчины на свое лоно. Но он никак не отреагировал.
– Послушай, – тихо сказал Фарид, – раз вы все и обо всех знаете, скажи, где Ахмат?
– Ахмат? Какой Ахмат?
– Друг мой, брат мой. Я его… Он умер совсем недавно, и я хочу его увидеть. Мне это очень надо, очень…
Белокожая молча смотрела на юношу, мучительно соображая что-то.
– Подожди, мой господин, я отлучусь на мгновение. Только не ходи никуда.
– А разве я не войду во дворец?
– Конечно, войдешь! Только немного позже…
Светловолосая протиснулась голым телом сквозь кусты и исчезла так же внезапно, как и появилась. Почти сразу сирень вновь колыхнулась, ветки раздвинулись, и на поляну выскользнула исчезнувшая смуглянка. Он радостно бросился к ней навстречу.
– Почему ты ушла от меня?
– Чтобы ты познал ласки северной девы, – она протянула кубок с вином. – Далеко не каждому это удается…
– Мне надо найти друга. Он у вас недавно. Его зовут Ахмат.
– Его сейчас приведут! – звонко засмеялась гурия. – А пока пей…
Смуглянка поднесла кубок к его губам, и Фарид не стал противиться. Выпив, он почувствовал прилив возбуждения и опрокинул гурию на ковер.
– Он жаден до женщин и еды, как все остальные, – тихо сказал Кийя Бозорг Умид стоящему за ним помощнику. А потом пробормотал себе под нос: – И красивый лик обмана пришелся ему по душе больше, чем малопривлекательная истина. Этим он тоже не отличается от других…
Они стояли за сплошной стеной аккуратно подстриженного зеленого самшита и через специально прореженные отверстия наблюдали за происходящим.
– Все люди одинаковы, – кивнул помощник. – Они хотят есть, пить и совокупляться, больше их ничего не интересует…
– Ты прав, Ахмад, в его годы я тоже всегда был голодным и мечтал наброситься на женщину, как собака на кость…
Хозяин «рая» похлопал помощника по плечу и добродушно рассмеялся.
– Только где же я тогда мог взять женщину?..
Между тем тесно сплетенные на ковре обнаженные тела перестали шевелиться и распались. Девушка быстро собрала прозрачные одежды и убежала, а Фарид остался лежать в глубоком опиатном сне.
– Давай, несите его обратно! – распорядился Кийя Бозорг.
* * *
Фарид открыл глаза. Он полулежал на подушках. Небольшая комната в три стрельчатых окна, полки с книгами от пола до потолка, резной стол, остатки яств и недопитое вино… Сидящий напротив Шейх ощупывает его пронзительным взглядом.
Он зажмурился, снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Хотел вскочить, чтобы отвесить поклон, но ноги не слушались, их словно набили ватой.
