– Слава ибн Саббаху… – сдавленно произнес терзаемый покрасневшими клинками Аззам. Глаза его подкатились, лицо стало мертвенно бледным, и он замертво рухнул на соборные плиты. Но стальные острия продолжали клевать его тело, как грифы крепости Аламут, расклевывающие сброшенных в пропасть мертвецов.
– Измена! – зарычал де Лавуазье, взмахнув мизерикордией.
– Уходим, господин! – старший охранник обхватил Франсуа Палестинского руками, закрывая своим телом. И полной неожиданностью стал еще один широкий кинжал, мелькнувший в воздухе над его плечом и полоснувший князя по лицу.
– Слава ибн Саббаху! – крикнул Пьер-Мунзим, пытаясь повторить удар.
Но мизерекордия уже вонзилась ему в глаз с такой силой, что круглая гарда раздробила надбровье и глубоко отпечаталась на скуле, а трехгранный клинок прошел сквозь мозг, пробил затылочную кость насквозь и высунул окровавленное острие из коротко стриженных волос. Графу де Котье, который стоял сзади и остановившимися от ужаса глазами наблюдал эту сцену, показалось, что из затылка ассасина выскользнул быстрый язык змеи.
Нападающий опрокинулся на спину, рукоять торчала из глазницы, кровь заливала лицо, и ясно было, что с ним покончено, но оплошавшая охрана стремилась реабилитироваться, и стальные грифы тут же принялись расклевывать его еще теплое тело.
Быстро стянувшаяся со всего собора стража вновь окружила князя Палестинского непроницаемым кольцом. Он отделался поверхностной раной щеки, и можно было подумать, что покушение сорвалось, если не знать, что ассасины всегда смазывали свои клинки ядом.
Франсуа провел рукой по лицу, взглянул на окровавленную ладонь, рассеянно осмотрелся вокруг, остановившимся взглядом уставился на испуганного де Котье, который уже хотел поздравить его с чудесным избавлением от опасности… Сознание затуманилось, лицо графа де Котье расплылось, и князь тяжело рухнул на каменный пол. Звякнула кольчуга. В храме поднялась суматоха, мужчины кричали, женщины падали в обморок. Возбужденная и испуганная толпа бросилась к выходу, началась давка…
Граф де Котье с трудом выбрался на паперть и принялся жадно вдыхать свежий воздух. Его мутило, сердце бешено колотилось. И вдруг рядом с собой он увидел ассасина, который сопровождал страшного и всемогущего Старца Горы. Ужас захлестнул все существо графа. Он вновь оказался на узком карнизе над бездонной пропастью, где его жизнь ничего не стоила.
– Я не имел намерения предупредить Франсуа! – залепетал он. – Я просто заехал его навестить!
– Сегодня ровно два года, – сказал Фарид.
– Что?!
– Два года назад он обезглавил посланца Великого Шейха. Но возмездие пришло, хотя и с отсрочкой. И будет приходить всегда и ко всем…
– Я передам своему королю послание Великого Шейха… И посоветую прислать Великому щедрые дары…
Но Фарид уже исчез. Филиппу І граф рассказал, что он растворился в воздухе. Как бы то ни было, но король Франции отправил в Аламут мешок золотых монет. На всякий случай.
* * *
1124 г.
Государство Аллам
Что старец Горы угасает, Фарид заметил первым. Вернее, вторым. Первым был сам глава исмаилитского государства Аламут, шейх Хасан ибн Саббах. Он так и сказал своему главнокомандующему даи аль-кирбалю:
– Аллах зовет меня к себе. Да я бы и не стал просить у него отсрочки, вот только кому передать построенное мною государство? Ты же знаешь, оба мои наследника оказались людьми нетерпеливыми, им хотелось поскорее занять мое место. Знали бы они, как тяжела ноша, которую я несу ежедневно во имя Аллаха!
Фарид знал, что Старец Горы, всю свою жизнь державший в страхе правителей соседних территорий, в последнее время стал бояться своей собственной тени. Ему мерещились заговоры, в каждом новом подданном он видел подосланного убийцу. Подозрение пало сначала на одного, потом и на второго сына Великого Шейха, и он казнил их. Правда, быстрой смертью.
Фарид, десять лет назад сменивший Бен Шаму на посту начальника школы, два года назад стал даи аль-кирбалем. Но главное, он был одним из немногих, если не единственным, кому ибн Саббах абсолютно доверял. Его визиты к повелителю стали почти ежедневными, и если Фарид не заходил в библиотеку сам, за ним посылали. Между этими двумя столь непохожими ни по возрасту, ни по образованию, ни по темпераменту людьми сложились какие-то удивительно теплые, доверительные, почти родственные отношения. Когда-то такие же отношения существовали у Шейха с «хозяином рая» Кийя Бозоргом, который давно прекратил бренное существование и вряд ли попал в настоящий рай.
В этот день они находились в библиотеке. В последние годы зрение у Шейха испортилось, и он уже не читал книги, но все равно любил проводить здесь время. Он возлежал на низкой кушетке, которая заняла место письменного стола. В углу стояла жаровня с углями: хозяин последнее время стал мерзнуть. Даи аль-кирбаль уже давно получил право сидеть в присутствии великого шейха, разговаривать с ним на равных, задавать любые вопросы и даже мягко возражать. Конечно, по второстепенным вопросам. Теперь это был кряжистый мужчина с закрывающей половину лица бородой, в которой серебрилось немало седых волос. Сейчас он, подогнув под себя ноги, устроился на полу у изголовья своего властелина.
– Я могу оставить тебе все это, – немощный старик с запавшим ртом сделал слабый взмах рукой.
– Нет, великий! Мне не по силам каждодневные испытания. Не хочу воевать, опасаться заговоров, подозревать всех окружающих…
Но старец пропустил его слова мимо ушей. Его заботило другое.
– Что уготовит мне Аллах всемогущий?
– Так сказано же, что на небесах достойный получит то, что хочет.
Ибн Саббах слабо улыбнулся:
– Значит, я получу то, чем занимался все время: заговоры и убийства? Наверное, это будет не рай… Посмотрим, ждать осталось недолго…
Фариду искренне было жаль старика, и, повинуясь какому-то внутреннему движению души, он снял с пальца перстень и протянул Старцу Горы. Львиная морда недовольно скалилась.
– Великий Шейх! Это не простой перстень! Он не раз спасал меня от смерти, он принес удачу, а главное, твое доверие и расположение. Я разменял пятый десяток, но никогда не болел и чувствую себя прекрасно… – с жаром, быстро говорил он.
– К чему это все? – перебил Шейх.
– Попробуй надеть его на свой палец. Быть может, ты обретешь вторую молодость, а болезни отступят прочь?
Ибн Саббах взял перстень, тяжело поднялся, хромая, подошел к жаровне и стал рассматривать при свете горящих углей.
– Тонкая работа, – произнес он, не отводя глаз от перстня. – Только вряд ли эта отвратительная морда послана Аллахом. Впрочем…
Шейх быстро надел перстень на палец. И, отчаянно закричав, схватился за сердце. Верный даи аль-кирбаль бросился на помощь, но было поздно. Великий Шейх упал на пол, его тело напряглось, выгнулось дугой несколько раз, потом вытянулось и обмякло. Фарид наклонился, бережно приподнял седую голову, но понял, что повелитель мертв. Сам не зная почему, он снял перстень с холодеющей руки.
