Мучаясь в догадках, Терехов зашел в огромный кабинет главного партийного руководителя области. Тот был мрачнее тучи.
– Вот, почитайте! – Валерий Иванович брезгливо бросил на край стола машинописный лист с фиолетовым штампом регистрации.
Подрагивающей рукой Архип Кузьмич взял зловещую бумажку, поднес к глазам.
«…Злоупотребляя положением партийного руководителя, А. Терехов организовал публикацию самовосхваляющей статьи, основанной на вымысле и подтасовках…»
Архипу Кузьмичу стало дурно.
Какая наглая ложь! Он ведь ничего не организовывал! И ничего не подтасовывал… Это каждому ясно! Надо только объяснить все Валерию Ивановичу… Но язык не поворачивался, он загипнотизированно смотрел на неряшливый текст с неровными буквами и грязными нашлепками в буквах «о», «р» и «с».
– Ва… Валерий Иванович, это клевета, – наконец вымолвил он, но Первый не слушал. Он поднял еще несколько скрепленных листков, потряс ими в воздухе, хлестко шлепнул о полированную столешницу.
– Нет, не клевета! – загремел он. – Письмо пришло в органы, и они все проверили!
Первый секретарь наклонился вперед, налегая грудью на стол. Его ноздри раздувались от ярости.
– Вы объявили Светлану Дорохову настоящей труженицей, которой все обязаны верить. Так?
– Ну… Гм… Она неплохо работает, – с трудом выговорил Архип Кузьмич. В горле пересохло.
– Двенадцать административных протоколов за торговлю браконьерской рыбой и черной икрой! Это «неплохая работа»? – зловеще прошипел Первый.
У Терехова потемнело в глазах.
– А в те времена, о которых она так подробно рассказала, ей было знаете сколько? Шесть лет! Как на этом фоне выглядит правдоподобность ваших подвигов?!
– Пс…с…
– А ее брат – ваш соратник и борец за права трудового народа, это Петр Дорохов, известный преступник, налетчик и убийца, застреленный чекистами!
Первый, не сдержавшись, ударил кулаком по столу.
– Хорошую компанию ты подобрал себе для музея!
– Пс…с…
– А остальные? Вот показания старожилов. – Первый пролистнул солидную стопку бумаг, прочел с выражением: «Они хотя и действовали от имени советской власти, но на самом деле были самыми настоящими разбойниками, что хотели, то и творили… У кого лодку заберут, у кого лошадь… Кого хотели – убивали! Их боялись и ненавидели…»
«Выгонят! И не будет никакой должности. Ни бани, ни склада – ничего, – крутились в окаменевшей голове Терехова тяжелые чугунные мысли. – Как бы из партии не турнули… Тогда и персональной пенсии не видать, как своих ушей…»
«…Пострадали от них многие, Скобликов, например, уловы у рыбаков отбирал, да так и пропал. По весне нашли в затоне, с петлей на шее, всего побитого раками и рыбой. Тогда из города милиция понаехала, кого-то арестовали, а Фролку схоронили как героя…»
«Точно, выгонят! Только какая же сука это все организовала?»
«Потом Терехов в город уехал, говорят, большим начальником стал, а Иван Кротов и Степан Дорохов спились и померли. Друзей у них в станице не было, схоронили незаметно, и все, Архип даже не приехал…»
Первый оторвался от бумаг, посмотрел на подчиненного как на пустое место.
– Пиши пока заявление на пенсию! – подвел итог он. – А там посмотрим… Свободен!
На негнущихся ногах Терехов вышел из кабинета.
* * *
«Это он, сволочь, больше некому! Но как хитро придумано… Не знал, что в его намасленной башке закручиваются такие продуманные комбинации…»
Стол Архипа Кузьмича был завален папками с отчетами Отдела пропаганды и агитации, и он быстро пролистывал их одну за другой. Документы пахли высохшей бумагой и архивной пылью, пыль прилипала к пальцам, он то и дело вытирал руки влажным платком и продолжал листать дальше. В смысл написанного он не вникал – просто просматривал страницы с напечатанными через синие и черные ленты строчками. Он искал забитые краской овалы «о», «р» и «с». Такие дефекты нередко встречаются у нерадивых машинисток, хотя документы, адресованные в обком, исполняются, как правило, аккуратно. Но эти забитые буквы он помнил! Они были в срочном отчете, который лощеный негодяй Бузякин, демонстрируя свою старательность, самолично исполнил дома, когда болел ангиной! Давно – года два или три назад…
Он отложил очередную папку. Потом просмотрел еще одну, еще… И в конце концов нашел! Вот она, справка о мероприятиях, проведенных Отделом по подготовке празднования 7 ноября. Вот эти неряшливые нашлепки на буквах «о», «р» и «с»! Вот подпись Бузякина…
Что ж, маски сорваны и точки расставлены. Архип Кузьмич встал, прихрамывая, прошелся взад-вперед, чувствуя отчуждение вокруг – от огромной хрустальной люстры, большого стола и удобного кожаного кресла, от высоких светлых окон… Это уже не его кабинет, не его стол, не его кресло, не его должность, не его власть и сила. И идущие по улице мимо люди уже не податливый идеологический материал, а обычные горожане, которые вскоре будут толкать его в троллейбусах и продуктовых очередях… И никакой руководящей должности, пусть самой завалящей, ему больше не видать! А сюда придет Бузякин, будет сидеть в его кресле, принимать решения, казнить и миловать…
Разве это справедливо?
Он подошел к огромному старинному сейфу, тяжело опустившись на корточки, отпер нижнее отделение, заваленное невостребованными подарками от трудовых коллективов. Вынул увесистый макет трактора с надписью: «Уважаемому товарищу Архипу Кузьмичу Терехову от колхоза имени Ильича», отложил в сторону. Потом появился макет тепловоза с табличкой: «Уважаемому А.К. Терехову от рабочих тепловозостроителей», но он тоже не понадобился. Архип Кузьмич, кряхтя, порылся под папками адресов и дипломов, наконец, извлек на свет потертую деревянную кобуру маузера.
Медленно вернулся к столу, сел, открыл крышку. Тяжелое оружие удобно легло в отвыкшую ладонь. В далеком восемнадцатом он отобрал «маузер» у белого офицера, которого они с Фролом и Иваном искололи штыками и утопили в проруби. Сам Терехов за это время состарился и обзавелся болячками, а пистолет ничуть не изменился – тусклая сталь, четкие формы, прекрасная балансировка, прицельная планка на 1000 метров дальности… Лучший пистолет мира и сейчас готов к действию!
Нет, это несправедливо!
Он открыл ящик, положил оружие на пачку бумаг. Нажал кнопку селектора, привычно приказал:
– Бузякина ко мне!
– Да, Архип Кузьмич! – немедленно отозвалась вымуштрованная Антонина. Она уже знала о его увольнении, но виду не показывала. Все в аппарате знали, но делали вид, что не знают. И когда вошел Бузякин, он тоже делал вид, что ничего не знает.
– Вызывали, Архип Кузьмич?
– Вызывал, Иуда! – сипло произнес Терехов. Его душила такая ненависть, что он даже смотреть не мог на подчиненного.
Бузякин все понял и даже в лице изменился. Но продолжал игру.
