Она промолчала.
— Ты меня слышишь? — Томасу этого не хотелось, но он повысил голос. — Если вы с Эмили будет по-прежнему что-то вынюхивать, одному Богу известно, какого психа вы потревожите… при условии, что сумеете подобраться к правде! Гораздо более вероятно, что это месть, какие-то деловые разборки между обитателями Акра, никак не связанные со светским обществом.
— А как же Берти Эстли? — спросила Шарлотта.
— Берти? Ему принадлежали дома в Акре, целая улица. Вот откуда шли деньги Эстли — из трущоб, которыми они владели!
— Ох, нет!
— Ох, да! Возможно, ему принадлежал также один из борделей, и его устранил конкурент.
— И что ты собираешься делать?
— Возвращаться туда и искать. Что же еще?
— Томас, пожалуйста, будь осторожен! — И Шарлотта замолчала, не зная, что сказать еще.
Питт знал, какие ему грозят опасности, но альтернатива выглядела похуже: еще одно убийство, ярость общественности, переходящая в истерику, Этельстан, опасающийся за свою должность, все сильнее давящий на Питта, требуя кого-нибудь арестовать, — кого угодно, лишь бы ублажить парламент, церковь, посетителей Акра и других публичных домов Лондона… Плюс ужас, ярость и чувство вины, которые вызовет очередное убийство.
Но, возможно, для него самого на первом месте стояло другое: он ощущал необходимость найти убийцу самому, и сделать это до того, как Шарлотта, выявив какую-то ниточку среди связей Эмили в светском обществе, двинется к убийце с другого конца и окажется в ситуации, которую не сможет контролировать. Он запретил ей вмешиваться в это дело не только потому, что она могла подвергнуть себя смертельной опасности. Ему также хотелось продемонстрировать, что в ее помощи он не нуждается.
— Разумеется, я буду осторожен, — пробурчал Томас. — Я же не дурак.
Она искоса глянула на него и придержала язык.
— А ты оставайся дома и держись подальше от этого, — добавил Питт. — Тебе есть чем заняться и без того, чтобы лезть туда, где тебя может поджидать только беда.
Тем не менее, отправившись на следующий день в Девилз-акр, Томас более внимательно отнесся к принимаемым мерам предосторожности: оделся в старье, а в его походке читались и уверенность того, кто знал, куда идет, и обреченность: поход этот — напрасный труд, и для него это не тайна.
День выдался холодным, тяжелые облака нависли над головой, с реки дул сильный ветер, так что Питт имел все основания надвинуть шляпу на самые уши и замотать шарфом лицо, оставив на растерзание ветру только узкую полоску кожи у глаз. Редкие газовые фонари Акра поблескивали в сумрачном утреннем воздухе, словно маленькие луны в затерянном мире.
Питт взял с собой рисунок с лицом Поумроя — полицейский художник удачно передал сходство — и теперь намеревался выяснить все о борделях, которые предлагали клиентам детей. Где-то в этой выгребной яме Томас намеревался найти причину, побуждавшую Поумроя приходить сюда, и он верил, что она связана с невозможностью удовлетворить какие-то свои потребности на Сибрук-уок. Ничто другое не могло заставить этого чопорного, педантичного до невозможности человека заглянуть в такой район.
Питт начал день в кабинете Паркинса, собрав всю информацию о борделях, в которых, по сведениям местной полиции, работали дети. Ему даже предложили имена стукачей и маленькие персональные секреты, которые помогли бы ему надавить на владельцев борделей и узнать правду. Но нигде ему так и не сказали, что знали Поумроя или даже обслуживали его.
К десяти вечера Томас весь продрог и смертельно устал: он собирался заглянуть еще в один бордель, а уж потом отправляться домой. На этот раз ему не пришлось лгать насчет того, кто он: лакей Амброза Меркатта его знал. Запоминать лица входило в круг его обязанностей.
— Чего хотите? — сердито спросил он. — Сейчас вы войти не можете, это рабочие часы!
— И я на работе! — рявкнул Питт. — Поэтому буду счастлив, если быстро уйду, не тревожа клиентов, при условии, что ты отнесешься ко мне почтительно и ответишь на несколько вопросов.
Мужчина задумался. Высокий, худой, лишившийся половины правого уха. В модно сшитом камзоле и с шелковым шейным платком.
— Сколько заплатите? — спросил он.
— Ничего, — тут же ответил Питт. — Но я скажу, что ты за это получишь. Останешься на прежней работе, и с шеей ничего не случится. Не появятся на ней отвратительные следы от веревки. Пеньковый воротник может порушить будущее человека, знаешь ли…
Мужчина фыркнул.
— Я никого не убивал. Давал пинка некоторым, которые оставались недовольными, получив то, что можно купить за их деньги. — Он рассмеялся, показав длинные зубы. — Но они жаловаться не стали. Джентльмены, которые приходят сюда, никогда не жалуются. И вы ничего не сможете сделать, чтобы заставить их. Они скорее умрут, чем напишут жалобу на сутенера, так-то! — Он принял картинную позу и заголосил фальцетом: — Пожалуйста, Ваша Честь, мистер Главнюк, я попользовался проституткой и хочу пожаловаться, что она не отработала заплаченные мной деньги! Я хочу, чтобы вы заставили ее более ответственно относиться к своей работе, мой друг! — Он переменил позу и уперся рукой в бедро. — Да, конечно, лорд Грязь-те-в-глаз. Вы только скажите мне, как много вы заплатили этой шлюхе, и я прослежу, чтобы она полностью удовлетворила вас, когда мы ее найдем!
— Никогда не пробовал выступать в мюзик-холле? — весело спросил Питт. — На такое народ повалит валом. Не останется мест и в проходах.
Мужчина замялся: в голове мельтешили мысли о радужных перспективах. Ему польстили слова Питта. Он ожидал ругани, а не одобрения, не говоря уже о том, что ему подбросили роскошную идею.
Питт достал рисунок лица Поумроя.
— Это что? — спросил лакей.
— Знаешь его? — Питт передал ему листок. В газетах фотоснимка Поумроя не было.
— Кто он? Зачем вам?
— Это не твое дело. Поверь, мне это нужно… так нужно, что я буду искать, пока не найду того, кто обслуживал этого клиента с особыми вкусами. И если я стану снова и снова приходить сюда, на пользу бизнесу это не пойдет, правильно?
— Еще бы, конечно, не пойдет… Да, мы его знаем. И что с того?
— Зачем он сюда приходил?
Мужчина вытащился на Питта.
— А вы не знаете? Вы придурок, или как? Неужто непонятно, зачем он сюда приходил? Он же совсем свихнулся, грязный мелкий мерзавец! Любил их совсем молоденькими: семи, там, восьми лет… Но вы этого никогда не докажете, я вам ничего не говорил. А теперь идите отсюда, пока я не испортил вам шею красным кольцом от одного уха до другого!
Питт ему поверил, и доказательств ему не требовалось. Он всегда знал, когда их не добыть.
— Благодарю. — Он коротко кивнул мужчине. — Не думаю, что побеспокою тебя вновь.
— И не надо! — крикнул мужчина вслед. — Вас здесь не любят. Для вас же лучше держаться отсюда подальше.
