Девушка повернулась, чтобы вернуться в комнату. Питт поймал ее за руку, не грубо, но держал крепко, принуждая остаться. Она заплакала, слезы быстро перешли в рыдания, словно она вне себя от горя.
И мгновенно, интуитивно, Питт осознал, что она — одна из тех, кто угодил под нож Пинчина, и теперь ей уже никогда не стать нормальной женщиной. В таком возрасте ей бы смеяться, грезить о романтике, стремиться к замужеству… Томас хотел утешить ее, но ничего не мог ни сделать, ни сказать. Никто бы не смог.
— Элси! — громко и испуганно крикнула Мэри. — Элси!
Молоденькая служанка продолжала плакать, теперь ухватившись за руку бандерши.
В конце коридора послышалось глухое рычание. Там под газовым рожком стоял приземистый, с крысиной мордой, белый бультерьер, оскалив зубы и изготовившись к прыжку. За ним возвышалась невероятно толстая женщина. Голые руки висели по бокам, плоское лицо напоминало пудинг на сале, глазки прятались в жировых складках.
— Не волнуйтесь, мисс Мэри, — заверещала толстуха пронзительно-звонким голосом маленькой девочки. — Я не позволю ему причинить ей вред. А вы просто уходите, мистер, понятно? — Она шагнула вперед, и собака, рыча, тоже приблизилась на шаг.
Питта охватил ужас. Он видел перед собой Акрского рубаку? Мужчин убивали эта женщина-гора и ее собака? В горле у него так пересохло, что он не мог сглотнуть.
— Выброси его отсюда! — завопила Мэри. — Выброси его отсюда! Выброси, давай! Отправь в канаву! Натрави на него Датча!
Здоровенная женщина вновь шагнула к нему. На лице не отражалось никаких эмоций. Рукава она закатала, чтобы постирать или раскатать тесто. Датч зарычал громче.
— Стоять! — раздался от лестницы крик Виктории. Она вновь поднялась на второй этаж, покончив с неотложным делом. — В этом нет необходимости, Элси. Мистер Питт — не клиент, и он никому не причинит вреда. — Ее голос стал резче. — Знаешь, Мэри, иногда ты на удивление глупа! — Она достала из кармана носовой платок и протянула служанке. — Возьми себя в руки, Милли, — и за работу. Перестань хныкать, плакать тебе не о чем. Давай!
Она наблюдала, как девушка убегает. Женщина-гора и бультерьер повернулись и последовали за ней.
Мэри надулась, но молчала.
— Извините, — продолжила Виктория, обращаясь к Питту. — Мы нашли Милли совсем плохой. Я не знаю, кто это сделал, но, возможно, Пинчин. Бедняжка истекала кровью. Она забеременела, и отец вышвырнул ее из дома. Ее взяли в один из домов, где кто-то сделал ей аборт. Потом ее вышвырнули и оттуда, потому что пользы она принести уже не могла, и мы ее подобрали.
На это Питт ничего сказать не мог, слова сочувствия здесь не годились.
Виктория первой пошла к лестнице.
— Мэри не следовало звать Элси. Она помогает только с клиентами, если те поднимают шум. — Ее лицо оставалось бесстрастным. — Надеюсь, вы не испугались, мистер Питт.
Томас был в ужасе. Он взмок от пота.
— Отнюдь, — он порадовался, что идет за Викторией, и она не видит его лицо. — Благодарю вас за откровенность, миссис Долтон. Теперь я знаю, что делал Пинчин в Акре и откуда получал дополнительный доход… хотя бы для того, чтобы заполнять винный погреб. Вы, часом, не знаете, кого он здесь пользовал?
— Милли работала у Амброза Меркатта, если вас интересует именно это, — спокойно ответила Виктория. — Больше я сказать вам ничего не могу.
— Не думаю, что мне нужно что-то еще. — Питт вышел в большую гостиную, где оба констебля, красные, как раки, вскочили на ноги, сбросив с колен смеющихся девок. Питт повернулся к Виктории, сделав вид, что ничего не заметил. — Спасибо вам, миссис Долтон, спокойной ночи.
И Виктория никак не отреагировала.
— Спокойной ночи, мистер Питт.
Глава 9
Генерал Балантайн не мог выбросить из головы убийства в Девилз-акр. Он никогда не слышал ни о докторе Пинчине, ни о последней жертве, Эрнесте Поумрое, пока газеты не превратили их в синонимы кошмара и гнусностей, творящихся в темноте. Но лицо Макса Бертона с тяжелыми веками и изогнутыми губами вызывало у генерала будоражащие воспоминания о других убийствах, отвратительных инцидентах из прошлого, с которыми он полностью так и не разобрался.
И Берти Эстли принадлежал к тому же кругу, что и Балантайн: еще не настоящая аристократия, но куда выше простого дворянства. Деньги могли появиться у кого угодно. Манерам можно подражать или обучиться. Остроумие, модная одежда, даже красота в расчет не принимались: конечно, они доставляли удовольствие, однако оценивали человека не по ним. Но Эстли — совсем другая история. Многие поколения безупречной репутации, служба государству или церкви, полноправные члены маленького мира привилегированных, который ранее гарантировал безбедную жизнь и полную безопасность. Иной раз какой-нибудь подлец или дурак выходил из него, но незваный гость попасть туда никоим образом не мог.
Как могло случиться, чтобы тело Бертрама Эстли нашли на пороге мужского борделя? Балантайна никто не мог обвинить в избытке наивности. Существовала вероятность, что Эстли пришел туда с очевидной целью. Не исключал генерал и варианта, что Эстли случайно оказался на пути психа, убивающего без разбора. Но больше всего его тревожила третья версия: убийца выбрал именно Берти. Как-то не верилось в совершенную случайность того, что две жертвы, Макс и Эстли, такие разные, входили в круг его знакомых.
Он попытался затронуть эту тему с Огастой. Та сразу же решила, что ему хочется обсудить непосредственно Девилз-акр и предложить какой-то план реформирования проституции и приносимого ею зла. Лицо прекратилось в каменную маску.
— Знаешь, Брэндон, для человека, который провел лучшие годы взрослой жизни в армии, ты на удивление неординарный, — в ее голосе слышалось легкое презрение. — Если ты представляешь себе, что сумеешь изменить основной инстинкт человеческой природы с помощью закона, пусть и принимаемого с самыми добрыми намерениями, то тебе место на кафедре маленького городка, где ты сможешь угощать чаем и утешать незамужних набожных леди, не принося этим никакого вреда. Здесь, в более искушенном обществе, ты смешон!
Тирада супруги уколола его. Не просто жестокая, но несправедливая. Да и говорил он совсем о другом.
— Применительно к убийству Берти Эстли использовались многие слова, — резко ответил он. — Но ты первая, выбравшая термин «искушенный». Эта аллюзия, уместность которой до меня не доходит.
На щеках Огасты затеплился румянец. Муж сознательно не желал понимать ее, и это ей не понравилось.
— Я не жалую сарказм, Брэндон. Кроме того, тебе недостает остроумия, чтобы успешно им пользоваться. Берти Эстли — жертва какого-то психа, творящего все эти безобразия. С какой целью он там оказался, мы, вероятно, никогда не узнаем, да и не наше это дело. Я уверена, что похоронят его с миром, и семья будет должным образом скорбеть о нем. Это крайне бестактно — напоминать кому-либо об обстоятельствах его смерти. Я полагаю, джентльмен так не поступает.
