Сестры одновременно постучали в дверь Веспасии и прислушались. Ответа не последовало. Тогда Шарлотта постучала вновь и на всякий случай повернула дверную ручку.
Дверь оказалась не заперта. Шарлотта распахнула ее, и они обе скользнули внутрь, после чего вновь закрыли за собой дверь.
— Тетя Веспасия! — позвала Шарлотта.
В этой комнате было темнее — наверное, потому, что шторы здесь были плотные. Но даже в полумраке они увидели кровать, а на подушке — голову тети Веспасии. Седые волосы были собраны в мягкий узел. Какая она все-таки старенькая, подумала Эмили.
— Тетя Веспасия, — еще раз окликнула ее Шарлотта.
Леди Камминг-Гульд открыла глаза. Тогда Шарлотта шагнула ближе к занавешенному окну, чтобы быть ближе к свету.
— Шарлотта? — Веспасия приподнялась в кровати. — В чем дело? Кто это с вами? Эмили? — в ее голосе послышались тревожные нотки. — Что случилось?
— Эмили кое-что вспомнила, а именно выражение на лице Сибиллы позавчера за ужином, — начала Шарлотта. — Она подумала, что если поймет, что это было, это ей кое-что объяснит. И она пошла, чтобы спросить Сибиллу.
— В такую рань? — Веспасия выпрямилась в кровати. — И как, это что-то ей объяснило? Скажи, Эмили, ты выяснила, что хотела? Что сказала тебе Сибилла?
Шарлотта закрыла глаза и сжала кулаки.
— Ничего. Она мертва. Задушена собственными волосами. Кто-то закрутил их вокруг столбика балдахина. Не знаю, может, она сделала это сама, а может, кто-то другой. Сказать точно не могу. Надо будет вызвать Томаса.
Все так же сидя в кровати, Веспасия внимательно слушала ее, не проронив ни слова. Шарлотта стояла ни жива ни мертва от страха, но затем Веспасия подняла руку и трижды дернула за шнурок колокольчика.
— Дайте мне мою шаль, — попросила она.
Шарлотта выполнила ее просьбу. Опершись на руку Шарлотты, которую та протянула ей для опоры, Веспасия неуклюже слезла с кровати.
— Нам стоит замкнуть дверь. Не хотелось бы никого впускать внутрь. И еще, я считаю, нужно поставить в известность Юстаса, — она сделала глубокий вдох. — И Уильяма. Как вы думаете, в такую рань Томас будет дома? Отлично. В таком случае поскорее напишите ему записку и отправьте лакея, чтобы тот привел его и констебля.
Неожиданно в дверь постучали. Все трое испуганно вздрогнули. Однако не успел кто-то из них откликнуться на стук, как дверь открылась сама и в комнату вошла растрепанная и испуганная Дигби. Увидев, что с Веспасией все в порядке, она успокоилась, и ее испуг сменился озабоченностью. Убрав с лица растрепанные волосы, она приготовилась рассердиться.
— Слушаю вас, мэм. Что-то случилось? — осторожно спросила служанка.
— Мне чаю, Дигби, — ответила Веспасия, изо всех сил стараясь сохранить чувство собственного достоинства. — Я бы хотела выпить немного чая. Принеси нам его на всех. И для себя тоже. И как только поставишь чайник на плиту, разбуди кого-нибудь из лакеев и вели, чтобы он вставал.
Дигби строго и вместе с тем удивленно посмотрела на хозяйку. И тогда та была вынуждена прояснить ситуацию.
— Молодая миссис Марч мертва. Так что лучше разбудить двух лакеев. Одного, чтобы послать за доктором.
— Доктору можно позвонить по телефону, мэм, — возразила Дигби.
— Ах, да. Как я о нем позабыла… Просто я еще не привыкла ко всем этим новомодным штучкам. Думаю, у Тревеса есть телефон.
— Да, мэм.
— В таком случае разбуди одного лакея и отправь его за мистером Питтом. Я уверена, что уж у него телефона точно нет. И не забудь про чай.
Следующие несколько часов прошли как в лихорадочном сне — этакое необычное сочетание гротеска и самой заурядной обыденности. Ну как, скажите на милость, столовая, где был подан завтрак, могла выглядеть так, как и всегда — окна распахнуты настежь, а блюда на серванте ломиться от снеди? Тем временем Питт уже оказался наверху. Вместе с доктором Тревесом он склонился над мертвой Сибиллой, удушенной собственными волосами, и пытался решить, сама ли она наложила на себя руки, или же кто-то прокрался в комнату и затянул эти роковые узлы. Шарлотте не давал покоя вопрос, не потому ли накануне к ней вломился Джек Рэдли, а вовсе не потому, что был в нее влюблен? Просто она проснулась слишком рано и подняла тревогу. Шарлотта была уверена, что точно такая же мысль пришла в голову и Веспасии.
Когда они, наконец, сели завтракать, был одиннадцатый час и все уже сидели за столом. Даже Уильям, посеревший и осунувшийся, с трясущимися руками, и тот предпочел шумное общество одиночеству своей комнаты через стенку с комнатой Сибиллы.
Эмили сидела как статуя. Ее подташнивало, на пищу было противно смотреть: стоит съесть хотя бы кусочек, и тот моментально попросится обратно. Небольшими глотками она отпивала горячий чай. Он обжигал ей язык, с трудом проникая дальше, в сдавленное волнением горло. Постукивание чашек и блюдец, обрывки фраз — весь этот пустой, ненужный шум раздражал, выводил из себя… и пугал. С таким же успехом это мог быть грохот колес по дороге или гоготанье гусей.
Шарлотта не стала отказываться от еды, зная, что силы ей еще понадобятся, однако и яичница, и тонкие ломтики бекона превращались у нее во рту в липкую, холодную субстанцию. Солнечные лучи играли бликами на столовом серебре и стенках стаканов. Позвякивание столовых приборов стало громче, стоило Юстасу вступить в сражение с жареной рыбой и картошкой. Но даже ему принесло это мало радости. Скатерть была такой белоснежной, что тотчас вспоминались голые, заснеженные поля и мертвая, промерзшая земля под ними.
Нет, это просто смехотворно. Эмили почти окаменела от страха, превратилась в глыбу льда. Она должна заставить себя прислушаться к их разговорам, заставить мозг думать, реагировать, анализировать. Потому что разгадка кроется здесь; главное — сбросить с себя пелену тумана и увидеть ее. Потому что это наверняка что-то хорошо знакомое, ведь ей и раньше доводилось иметь дело с убийствами. Это либо боль, либо страх, которые в конечном итоге выливались в насилие. Ну почему она, будучи всего в двух шагах от разгадки, до сих пор не может обнаружить ее?
Эмили обвела глазами сидевших за столом, на мгновение задержав взгляд на каждом. Старая миссис Марч. Сидит, поджав губы, руки рядом с тарелкой сжаты в кулаки. Не иначе как молча возмущается несправедливостью судьбы, обрушившей на ее семью страшную трагедию, и это единственно доступный ей способ сохранить самообладание. Ее можно понять, ведь всю свою жизнь она посвятила семье.
Веспасия тоже хранит молчание. Она как будто усохла и сжалась, стала даже меньше ростом — худые, костистые запястья, прозрачная, словно, бумага, кожа.
Тэсси и Джек Рэдли разговаривают о какой-то ерунде, и Эмили знает, даже не прислушиваясь к их беседе, что они делают это нарочно, чтобы взбодрить остальных. Ведь стоит им умолкнуть, как за столом воцарится тягостное молчание, которое накроет их всех с головой. Поэтому неважно, о чем разговор. Пусть даже всего лишь о погоде. Потому что все до единого за этим столом сейчас погружены в свой собственный мирок ужаса, и все как один пытаются ухватиться за что-нибудь из того, что происходило всего несколько дней назад, чтобы вернуться в другой мир, где все было легко и просто, где каждый чувствовал себя в безопасности. Они с удовольствием вернули все свои заботы и тревоги прошлой недели, такие важные тогда и совершенно бессмысленные сейчас…
