— Бабушка, может, стоит послать за доктором? — выдавил из себя Уильям, когда к нему вернулся голос. Он как будто по-прежнему видел перед собой кошмар, который мучил его всю ночь, а проснувшись, обнаружил, что кошмар никуда не делся и теперь продолжается наяву.
— Нет, спасибо, мой дорогой, — Веспасия похлопала его по руке и, слегка пошатываясь, медленно вышла из столовой.
— Извините, — подала голос Шарлотта, откладывая салфетку и поднимаясь вслед за леди Камминг-Гульд, которую догнала уже в коридоре, где, взяв ее под локоть, помогла подняться по широкой лестнице. В кои веки тетушка не стала возмущаться.
— Мне остаться с вами? — спросила Шарлотта у двери в спальню.
Веспасия пристально посмотрела на нее. На ее лице по-прежнему читались усталость и страх.
— Вам что-нибудь известно, Шарлотта?
— Нет, — честно призналась та. — Но если Эмили права, то Сибилла ненавидела Юстаса. То ли из-за себя, то ли из-за Уильяма или Тэсси. Не знаю.
Веспасия еще крепче поджала губы. Взгляд ее сделался еще более несчастным.
— Пожалуй, из-за Уильяма, — прошептала она еле слышно. — Юстас никогда не думает, прежде чем что-то сказать. Ему не хватает здравого смысла.
Шарлотта хотела было спросить, было ли что-то еще, однако передумала. Улыбнувшись Веспасии, она оставила ее одну.
Ей в голову пришла одна мысль, и как только она убедилась, что на верхнем этаже никого нет, подошла к комнате Сибиллы и дернула за ручку. Слугам наверняка сказали, что произошло, и ни одна горничная не рискнула бы зайти сюда. Питт еще утром, прежде чем проводить свой эксперимент, перенес тело Сибиллы на узкий диван у окна и, возможно, теперь вернул его на место, где положил так, чтобы казалось, будто она спит — при условии, если не смотреть на ее лицо.
Дверь оказалась не заперта. Впрочем, запирать ее не было необходимости. Ведь если кто и заглянет сюда, то только затем, чтобы отдать покойной дань последнего уважения. Питт с Тревесом наверняка уже сделали все, что могли, и спустились в комнату камердинера посовещаться. На всякий случай еще раз окинув взглядом коридор, Шарлотта повернулась и вошла.
Окна комнаты выходили на юг, и она была залита солнечным светом. На кровати, накрытые простыней, вырисовывались очертания тела. Шарлотта старалась не смотреть в ту сторону, хотя прекрасно знала, что увидит, если приподнимет край простыни. Будет лучше, если она постарается держать в узде воображение, а заодно и на удивление сильное чувство жалости, которое то и дело напоминало о себе душевной болью. Да, Сибилла причинила Эмили страшные страдания, и тем не менее Шарлотта не испытывала к ней неприязни, даже когда покойная еще была жива. Потому что в Сибилле она тоже ощущала твердый узел боли. Он рос с каждым днем и с каждым днем становится все больнее и больнее. Если она кого и ненавидела, то лишь тех, кто в отличие от нее самой не испытывал никаких мук. Стоило ей увидеть рану и поверить, что та болит, как от гнева, от ненависти ничего не оставалось, они просачивались, как через сито. Сибилла не была исключением. И вот теперь Шарлотта решила заняться в ее комнате поисками хотя бы крошечной зацепки, которая помогла бы размотать клубок загадок.
Шарлотта осмотрелась по сторонам. С чего начать? Интересно, где Сибилла хранила свои личные вещи… Такие, которые тотчас бы рассказали все о слабостях своей хозяйки другой женщине. Только не платяной шкаф. Ибо в нем будет только одежда. Личные вещи в карманах никто не оставляет. В прикроватной тумбочке имелся выдвижной ящик, но в нем вполне могли наводить порядок горничные, тем более что замка на нем нет. И все-таки Шарлотта на всякий случай вытащила его. Внутри оказались лишь носовые платки, мешочек с ароматной лавандой, сложенная в несколько раз бумажка, в которой когда-то был насыпан порошок от головной боли, пузырек нюхательной соли. И все.
После этого Шарлотта заглянула на комод. Там, как она и ожидала, лежали расчески и щетки для волос, шелковые платки для чистки шпилек, духи и румяна. Шарлотта поймала себя на том, что не отказалась бы в один прекрасный день научиться пользоваться макияжем столь же искусно, как Сибилла. Убитая была красивой женщиной. И от этой мысли Шарлотте стало вдвойне больней: теперь все эти коробочки и пузырьки, эти снадобья больше не нужны своей хозяйке. Как, однако, глупо, ставить себя на место убитой… И все же Шарлотта никак не могла отогнать от себя это чувство.
Затем она, как и ожидала, нашла нижнее белье. Оно было новее и красивее, чем ее собственное. Примерно такое же носила Эмили. Увы, в этих вещах не было ничего такого, что имело бы некий глубинный смысл: ни клочка бумаги, ни какой-нибудь мелочи, спрятанной в самом низу. Тогда Шарлотта заглянула в шкатулку с драгоценностями и с завистью посмотрела на нитку жемчуга и изумрудное ожерелье. Но опять-таки сами по себе они ничего не сказали ей, не дали ни малейшего повода полагать, что за ними что-то кроется. Это были просто украшения богатой женщины, которую любит муж.
Шарлотта стояла посреди комнаты, глядя на картины, шторы, огромную кровать под балдахином. Нет, здесь наверняка должно что-то быть…
Под кроватью! Шарлотта быстро опустилась на колени и приподняла край простыни. Под кроватью оказался сундук для одежды, а рядом с ним, в тени, — небольшая шкатулка. Шарлотта тотчас вытащила ее и, не вставая с колен, попробовала открыть крышку. Шкатулка оказалась заперта.
— Черт! — в сердцах воскликнула Шарлотта. — Разрази тебя гром!
Пристально глядя на шкатулку, она на минуту задумалась. Замок был обычный, маленький, легкий. Язычок удерживала на месте крошечная скобка. Она наверняка сможет ее сдвинуть. Да, а где ключ от замка? У Сибиллы наверняка имелся ключ…
Кстати, где она сама хранит ключи? Ну, конечно же, в шкатулке с драгоценностями, под небольшим блюдцем, на котором лежали серьги. Именно там она хранила ключи от чемоданов, хотя не слишком часто путешествовала. Поднимаясь с пола, Шарлотта наступила на край юбки и с размаху уселась на пуф перед туалетным столиком. Там он и оказался — небольшой медный ключик, примерно в дюйм длиной, вместе с золотыми цепочками.
Ключ идеально подошел к замку шкатулки. Трясущимися от волнения руками Шарлотта откинула крышку — и увидела связку писем и две небольшие книжечки в лайковом переплете. На обложке одной было написано: «Адреса». Первым делом Шарлотта взялась за письма. Это были любовные письма Уильяма, и после первого письма она проверила на остальных лишь имена. Письма эти были полны страсти и нежности. Изящно написанные, они тотчас заставили ее вспомнить холст на мольберте в оранжерее. Он тоже был полон чем-то большим, нежели ветер в весенних деревьях. Была в нем легкая грусть по минувшему году, цветение и лед, осознание скорых перемен.
Шарлотта была ненавистна самой себе. Все письма были от Уильяма, и ни от кого больше. Ни листочка от Джорджа. Но с другой стороны, не секрет, что Джордж не принадлежал к числу любителей писать любовные послания, и по сравнению с письмами Уильяма письмо кого бы то ни было смотрелось бы бледно и убого.
