После завтрака Амалия поглядела на часы и, недовольно хмурясь, поднялась в комнату с зеленым роялем, где стала осматривать стоящие там экзотические растения. Вскоре к ней присоединился и Чигринский.
– Я полагаю, – начал он, – что мне следует вас покинуть, чтобы не навлекать на вас новые неприятности…
– Неприятности? – Амалия пожала плечами. – Ничего еще не произошло. И, напротив, я полагаю, что как раз здесь вам угрожает наименьшая опасность.
Она оборвала два или три желтых листка и критически оглядела ветку, на которой сидели притворяющиеся мотыльками цветы.
– Что это? – спросил Чигринский.
– Орхидея. Алексей Иванович сейчас пытается переводить японских поэтов, хотя это довольно сложно. Так вот, один из них писал, что в жизни есть только три подлинных радости: наблюдать, как растут твои дети, любоваться закатом и смотреть, как распускаются орхидеи. По-моему, он был прав.
Дмитрий Иванович не знал, что можно на это ответить. Попробуй возразить – и будешь выглядеть полным олухом, а если не возражать – получится, что ты вроде как соглашаешься. Недобрым словом помянув про себя пристрастие Алешки ко всяким экзотическим поэтам, Чигринский в сердцах решил, что в жизни не станет читать ни одного японского стихотворения. Его возмущало, когда ему пытались навязывать что бы то ни было, да еще покушались выдавать это за высшую степень мудрости.
– Если хотите, можете что-нибудь сыграть, – предложила Амалия, кивая на рояль.
– О! – вырвалось у композитора. – Нет, благодарю вас…
Он с опозданием сообразил, что сморозил глупость, и покраснел.
– Вам не нравится зеленый рояль? – спросила Амалия, улыбаясь.
– Если вам угодно, – решился Чигринский, – я не понимаю, зачем… и вообще… Вот.
– Понимаю, он выглядит странно, – заметила Амалия. – Но я его не покупала. Когда мы перебрались в этот дом, моя мать захотела обставить несколько комнат по своему вкусу. Она объездила, кажется, все столичные магазины, и ей ничего не приглянулось. В конце концов она купила этот рояль, хотя и она, и я редко подходим к инструменту. Мне она объяснила, что увидела рояль в магазине на Невском, что он стоял в зале так сиротливо, что ей просто стало его жаль. Никто не хотел его брать, понимаете? Изначально его заказали для княжны Трубецкой, но она не дождалась его, умерла от воспаления легких. И рояль простоял в магазине несколько лет, но он выглядел настолько необычно, что хозяева уже отчаялись его продать. Как видите, к зеленому роялю не подходит никакая мебель, поэтому пришлось отдельно заказывать стулья с бледно-зеленой обивкой, зеленый ковер, подбирать на стены панели с цветами, а их пришлось везти из Франции… одним словом, масса хлопот. В этой комнате много света, поэтому мы поставили сюда разные растения, которым нужно солнце, и между собой зовем комнату «оранжереей». – Амалия улыбнулась. – Вот так зеленый рояль оказался в оранжерее, но это не значит, что на нем нельзя играть. Инструмент в полном порядке, просто он выглядит так… фантастично.
Чигринский подумал, что это очень в духе баронессы Корф – дать приют вещи, от которой все отказываются. Или человеку, которого не сегодня завтра могут обвинить в убийстве.
– Вы очень добры, – проговорил он, волнуясь. И, неловко взяв руку своей собеседницы, поцеловал ее.
– О, – сказала Амалия, поворачивая голову к дверям, – а вот и Александр Богданович!
Глава 11
Сомнения, предположения и подозрения
Признаться, Чигринский уже почти позабыл про этого бесфамильного Александра Богдановича, который должен будет облегчить его участь. Но, едва увидев в дверях молодого человека, который вряд ли был намного старше Амалии, Дмитрий Иванович изумился, а затем возмутился. Одно дело – зависеть от баронессы Корф, которая коротко знакома с твоим другом Нерединым и явно руководствуется самыми лучшими побуждениями, и другое дело – от какого-то штатского типа, который смотрит на тебя, насупившись и так, словно уже записал тебя в виновные.
– Александр Богданович Зимородков, чиновник особых поручений при сыскной полиции… Дмитрий Иванович Чигринский, композитор.
– Наслышан, наслышан о вас, милостивый государь, – приветливо сказал Зимородков, пожимая руку Чигринского своей очень крепкой и широкой ладонью. Но Дмитрий Иванович, обладавший абсолютным музыкальным слухом, фальшь ловил не то что с полузвука, а можно сказать, вообще на лету. И Чигринский сразу же понял, что этот немного неуклюжий, плечистый молодой человек, мало похожий на чиновника и еще меньше – на сыщика, не рад ему и вовсе не рад обстоятельствам, из-за которых он оказался в особняке баронессы Корф.
– Полагаю, мы можем поговорить здесь, – заметила Амалия. – Или, может быть, лучше перейти в другую гостиную?
Александр Богданович покосился на зеленый рояль, на цветы-бабочки и дал понять, что обстановка его вполне устраивает. Амалия села в кресло, чиновник устроился напротив нее, а Чигринский опустился на небольшой, обитый зеленым шелком диван, подальше от рояля.
– Я полагаю, правильнее всего будет начать с самого начала, – заметила Амалия и сжато, но не упуская ни единой детали, рассказала, как она вчера столкнулась с Чигринским недалеко от своего особняка, а также обо всем, что последовало за их встречей.
Зимородков слушал и кивал, но что-то в выражении его лица Чигринскому подспудно не нравилось, и он поймал себя на том, что молодой чиновник внушает ему живейшую антипатию. Это была не антипатия момента, как вчера с Амалией; Чигринский предчувствовал, что неприязнь его к Зимородкову окажется куда более стойкой и скорее всего взаимной.
– А что вы имеете рассказать? – обратился к нему Александр Богданович.
Уже этот старомодный оборот – «имеете рассказать» – Чигринскому не понравился, но он все же пересилил себя и поведал о вчерашнем дне, пытаясь подражать тону Амалии – говорить сжато, без ненужных отступлений, но в то же время не упуская ни единой ценной детали.
– Скверное дело, – уронил Зимородков, когда композитор закончил.
Ну разумеется, помыслил язвительный Чигринский, будь оно хорошее, кто бы тебя сюда позвал!
– Очень плохо, что вы сразу же не вызвали полицию, – добавил чиновник. – Это все осложняет.
И, сочтя, очевидно, что большего Чигринский не заслуживает, повернулся к Амалии.
– Итак, госпожа баронесса, чего вы, собственно, хотите?
– Расследования, – с некоторым удивлением ответила хозяйка дома. – Но с условием, чтобы сведения о нем не просочились в прессу. Точнее, о том, что в деле оказался замешан Дмитрий Иванович, – поправилась она.
Александр Богданович некоторое время молчал, но даже в его молчании Чигринскому чудилось неодобрение.
– Расследование, разумеется, будет проведено, – сказал он наконец. – Но…
– Но?
– Вы ставите меня в очень сложное положение, Амалия Константиновна, – с подобием улыбки промолвил чиновник. – Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что ваши действия – равно как и ваши, милостивый государь, – противозаконны. – Чигринский побагровел. – Вам следовало посоветоваться со мной, госпожа баронесса, прежде чем отсылать тело на вскрытие от моего имени.
