— Это очень великодушно с вашей стороны, но…
— Я не езжу туда каждую неделю, но, если надумаете, могла бы заранее звонить вам.
— Что ж, мисс, я не могу обременять вас своими проблемами. Серьезно, не могу.
— Ну что вы, какие пустяки. А если увидите там мою машину, знайте, что я всегда готова подвезти вас домой.
— Хорошо, мисс Доббс. Так и сделаю, — произнесла горничная с улыбкой.
«Она никогда не попросит о помощи», — подумала Мейси.
И вдруг раздался звон стекла. У Мейси перехватило дыхание. Миссис Уиллис встала.
— А вот и они! Обедать прилетели.
— Господи, что это был за шум? Я до смерти испугалась.
— Всего лишь голуби, мисс Доббс. Они всегда шумят. Пора обедать, а голуби знают, кто всегда даст им что-нибудь вкусненькое.
Горничная взяла с каминной полки глиняный, в коричневую полоску, бочонок для печенья и, вынув лакомство, подошла к окну. Мейси двинулась следом и наблюдала за тем, как женщина, опершись на подоконник, отодвинула вверх раму, за которой оказалось с дюжину голубей.
— А вот и вы, маленькие попрошайки! Наедайтесь, потому что больше сегодня не получите! — приговаривала миссис Уиллис, кроша печенье на подоконник.
Мейси рассмеялась, глядя на пташек, которые прыгали, суетились и толкались, стараясь утащить кусочек побольше.
— Смотрите, они еще этажом выше постучатся.
— Почему, кто еще их кормит?
— А, мистер Уэйт. У него доброе сердце, по крайней мере было. Знаете, он оплачивает все счета за лечение моего сына. Он, как говорится, больше лает, чем кусается.
И тут, словно по сигналу невидимого птицелова, голуби вспорхнули и взвились в небо, подбросив в воздух облачко перьев. Пока Мейси смотрела, как они улетают, миссис Уиллис не спеша закрывала окно. И на мгновение Мейси показалось, словно время замедлило свой бег: множество маленьких белоснежных перышек падали вниз и, подхваченные легким ветерком, опускались на свежескошенную лужайку или, словно снег, бесшумно стучали в оконные стекла.
— О, неужели вы не любите птиц? — спросила миссис Уиллис.
— Нет, что вы, — ответила Мейси, отворачиваясь от окна и постепенно приходя в себя. — А вот мой помощник их терпеть не может.
— Почему? Они же такие милые.
— Да, очень. Не знаю, почему он их не любит. Нужно будет спросить. — Мейси посмотрела на часы: — Мне уже пора, миссис Уиллис. Не забудьте сказать, если понадобится транспорт.
— Очень великодушно с вашей стороны, мисс Доббс, — произнесла горничная, открывая перед Мейси дверь. — Мы скоро увидим мисс Уэйт?
— Да, скоро. Возможно, уже на следующей неделе.
— Очень хорошо, просто прекрасно. Чем раньше она вернется, тем лучше. Позвольте вас проводить.
Миссис Уиллис проводила Мейси до парадного. Было бы неучтиво вынуждать гостя самостоятельно искать выход, особенно в особняке Джозефа Уэйта. На пороге они снова попрощались. Затем Мейси спустилась по парадной лестнице и, едва за спиной раздался стук захлопнувшейся двери, направилась за угол дома, где располагался сад. Вслед за ней бросился и Билли.
— Билли, не беги! Ради Бога, побереги ногу!
Помощник приблизился к Мейси.
— К чему все это, мисс? Зачем болтать с миссис Уиллис?
— Сначала хотела оказать ей любезность. А теперь не знаю.
— Что-то до меня не доходит, мисс.
— Я все объясню позже.
Свернув за угол, Мейси сначала взглянула на окна миссис Уиллис, а потом на окна этажом выше.
— Опять эти чертовы птицы!
— Не волнуйся, Билли, ты им неинтересен, — произнесла Мейси, не отрывая взгляда от окон: чья-то рука бросала голодным голубям крошки. Она сразу узнала эту широкую ладонь, когда солнечный луч, пробившись сквозь завесу облаков, сверкнул на золотом кольце, инкрустированном бриллиантами.
— Заметили что-нибудь, мисс?
— Да, Билли. Кое-что очень интересное. Крайне интересное.
Билли будто испытал облегчение, снова оказавшись в машине на обратном пути в Лондон.
— Обсудим вероятное местонахождение Шарлотты Уэйт?
— Нет. Прежде вернемся в контору. Нужно как следует проветриться. И для начала расскажи, за что ты так ненавидишь голубей? Твоя ненависть распространяется на всех пернатых? — Мейси свернула на середину дороги, обгоняя старьевщика: его лошадь понуро цокала рядом, словно инстинктивно чувствовала, что для торговли настали не лучшие времена.
— Ох, мисс, да чушь сплошная, серьезно. В смысле это же не их вина, правда?
— О какой вине ты говоришь, Билли?
— Ой, мисс. Не могу сказать. А то вы решите, что я совсем сдвинутый. Ведь вся глупость, как вы бы сказали, только у меня в голове.
— Сомневаюсь, чтобы такое сказала. — Мейси свернула к обочине и остановилась, не глуша двигатель. Она повернулась к помощнику: — Ладно, Билли, выкладывай. Почему ты не любишь птиц? — Сильное предчувствие подсказывало ей, что «чушь» Билли могла дать немало пищи для размышлений.
Помощник вздохнул:
— Наверно, придется рассказать, да?
— Полагаю, что так.
— И пока не расскажу, колымага не сдвинется с места, верно?
— Абсолютно.
Билли снова вздохнул.
— Ну, в общем, все не так уж глупо. Работая с вами, я много узнал о том, что варится здесь. — Он прикоснулся пальцами ко лбу. — Но я ненавижу птиц из-за войны. Как подумаю о них, сразу нога болеть начинает. — Билли потер ногу.
— При чем здесь твоя нога?
— Ну, понимаете, я же в добровольцы не сразу попал. На моего отца работали только мы с братом. Семья у нас была небольшая. Это у других детей было человек десять, и если один уходил, кто-нибудь да оставался. В общем, я собирался записаться на фронт, но мама была против. Но вы же знаете, раз уж на что-то решился…
Мейси кивнула. «Ты путаешься, Билли».
— А потом как-то раз я подумал: «Чего время терять?» Пошел и записался. Когда маме рассказал, слышали бы вы, как она разозлилась… По крайней мере брат был еще мал, и потому хоть он с ней дома остался. В общем, перед отправкой к месту службы было у меня несколько свободных деньков, и мы с братцем — ему тогда пятнадцать стукнуло — вышли прогуляться. Форму мне еще не выдали. Признаться, даже в казарме пехотного учебного центра в Колчестере три недели без нее ходил. Сразу записалось так много добровольцев, что формы на всех не хватало. Без формы остались. Неудивительно, скажу я вам, что формы не хватало. Неудивительно. — Билли покачал головой. Мейси молча ждала продолжения истории.
— Черт, я как будто к тому времени уже состарился, а мне было-то всего восемнадцать. В общем, идем мы с братом по улице, и тут подходит к нам молодая дамочка, улыбается — рот до ушей. Подходит, вручает нам с братом по перышку и говорит, дескать, нам надо надеть униформу и…
