И офицер, держа под мышкой несколько больших конвертов из плотной бумаги, ушел петлять по переполненному обеденному залу в поисках других медсестер из списка.
Четыре девушки несколько минут молча глядели на коричневые конверты.
— Ну и обрадовал он нас, — сказала наконец Айрис, потом взяла со стола нож и вскрыла свой конверт.
— Доббс, девочка моя, мы действительно отправляемся на Четырнадцатую эвакуационную станцию возле Байоля, как сказал этот Веселый Чарли.
[5]
На ЭС, настолько близкую к передовой, насколько к ней допускаются медсестры.
— А мы остаемся в базовом госпитале здесь, в Руане, поэтому далеко не поедем, так ведь, Бесс?
— Ну что ж, все ясно. Давайте воспользуемся оставшимся временем в полной мере, вот что я скажу. И выспимся.
Айрис вытерла рот салфеткой, и официант поспешил отодвинуть ее стул.
— Да, мысль хорошая. Во всяком случае, одной из нас нужно поспать, раз ей предстоит ужин с офицером!
— Дотти, он просто-напросто…
Мейси принялась оправдываться, когда девушки вышли из-за стола, но ее протесты были не слышны среди шуток и поддразниваний.
Воспоминания о подробностях ужина с Саймоном Линчем поддерживали Мейси в пути. Сперва поездом, потом на санитарной машине по раскисшим, изрытым глубокими колеями дорогам Мейси и Айрис добирались до эвакуационной станции. Там им предстояло провести четыре месяца — вплоть до отпуска.
Поезд ехал медленно. Мейси, хотя было еще светло, казалось, что мрак сгущается. Небо застилали темно-серые тучи, по окнам стекали капли дождя, и когда поезд остановился на какой-то станции, казалось, далекий грохот тяжелой артиллерии раскатывается эхом среди путей. Могучий оркестр боя заставил умолкнуть даже птиц. На фоне зрелищ и звуков войны люди за окном смотрелись особенно выразительно.
Мейси смотрела из вагона на бесконечные вереницы устало тащившихся людей. Целые семьи уходили из прифронтовых районов, ища убежища у родственников в других городах и деревнях. Однако поток эвакуирующихся штатских казался ручейком по сравнению с длинной колонной марширующих солдат — измотанных в боях, в выцветшей форме. Молодые люди с преждевременно постаревшими лицами выказывали усталость, страх и вместе с тем — неуместную, казалось бы, бесшабашность.
Что проку беспокоиться?
Никчемное занятие.
Наплюй на все заботы
И зубы скаль, скаль, скаль.
Громко звучали строевые песни. Айрис и Мейси махали солдатам из окна вагона и подпевали им, а поезд медленно набирал ход.
Путь далек до Типеррери, в край мой родимый;
Путь далек до Типеррери к девушке любимой;
Рукой машу Пиккадилли и всем лондонским мостам,
Путь далек до Типеррери, только сердце мое там.
Махнув последний раз, Айрис и Мейси закрыли окно и снова устроились поудобнее на вагонных сиденьях с колючей шерстью.
— Странно, что твой молодой человек всего в нескольких милях от нас, а, Доббс?
Айрис вопросительно взглянула на Мейси.
— О Господи, он не мой молодой человек. Просто старый друг моей очень хорошей подруги. То, что мы с ним увиделись, чистая случайность.
— Оно, может быть, и так, Доббси, но я видела, как вы смотрели друг на друга, и скажу, что вы любезничали. Прямо-таки голубок и горлица.
— Чепуха. И не повторяй эту глупость, Айрис. Пожалуйста. Я с ним едва знакома — и могла нарваться на неприятности!
— А синее шелковое платье?
Айрис продолжала дразнить Мейси.
Айрис, Дотти и Бесс во время ужина сидели рядом со столиком Мейси и Саймона, чтобы казалось, будто она ужинает безо всяких компаньонок. Но Мейси, к своему удивлению, почти не замечала других людей в обеденном зале. С той минуты как они встретились в вестибюле в шесть часов вечера, Мейси и Саймон Линч видели только друг друга.
Теперь Мейси смежила веки, притворяясь спящей, и Айрис замолчала. Оставленная в покое, Мейси смогла зрительно вспомнить обеденный зал, носившихся туда-сюда официантов, возбуждение людей, веселившихся перед отъездом на фронт или получивших несколько дней отдыха от фронта. И там за столиком с ней сидел Саймон.
Саймон, который смешил ее шутками, подбадривал и успокаивал. Саймон, который спросил ее, почему она стала медсестрой, а когда она рассказала об Инид, подался через стол и взял ее за руку.
— Должно быть, эта подруга значила для тебя очень много.
— Да, много… она заставляла меня думать обо всем. Когда я уходила с головой в книгу, она резко заставляла меня спуститься с облаков на землю. Да… не раз заставляла меня изменить свое мнение.
Саймон не выпускал руки Мейси, взгляды их снова встретились. Смущенная Мейси отняла руку и, взяв вилку, принялась ковыряться в еде.
— Надеюсь, я не смутил тебя. У меня и в мыслях не было…
— Нет-нет. Все в порядке.
Мейси покраснела.
— Странная это штука, война. Мейси, тебе нужно подготовиться к тому, что увидишь. Прошлый год… Сомма… Не могу передать тебе, как бывали изранены люди. Как врач, я обучен делать одну операцию зараз: я оперировал либо ногу, либо грудь, либо руку, — но этих людей привозили со множественными зияющими ранами. Я…
Саймон умолк, потянулся к бокалу кларета, сжал его, но не поднял, уставился в вино, в темно-красную жидкость, потом опустил веки. И Мейси снова увидела морщинки, расходящиеся от его глаз к вискам, борозды на лбу и темные круги над скулами.
— Я приехал сюда с мыслью, что буду в состоянии спасти всех, но в половине случаев…
Саймон умолк, сильно сглотнул и посмотрел прямо на Мейси.
— Я очень рад тебя видеть. Это напоминает мне, как все было до моего отъезда из Англии. Как был доволен тем, что я врач. И как сильно надеялся увидеть тебя снова.
Мейси снова покраснела, но улыбнулась.
— Да, Саймон. Я тоже рада.
Она машинально потянулась к его руке, и Саймон ответил на ее пожатие. Внезапно вспомнив о том, что рядом компаньонки, Мейси разжала пальцы, и они взялись за ножи и вилки.
— А теперь расскажи мне о леди Роуэн. Я, разумеется, слышал о ней. У нее громкая репутация ярой сторонницы суфражисток. И слышал, что лорд Джулиан настоящий святой, хотя сомневаюсь, что у него есть время беспокоиться о том, что у нее на уме, раз сейчас он работает в военном министерстве.
Разговор перешел на обмен историями, мнениями и наблюдениями, и когда ужин окончился, Мейси осознала, что они говорили о своих мечтаниях, о том, что будут делать, когда кончится война.
Мейси вспомнила, как, гуляя с Морисом в саду в Челстоне, сообщила ему, что взяла в Кембридже отсрочку и стала медсестрой в Лондонском госпитале. Она вспомнила, как Морис посмотрел вдаль и заговорил очень тихо, будто думая вслух: «Таковы последствия войны… рухнувшие мечты детей… потери. Трагедия».
