— Нет. Конечно, нет. Я бы не смогла, — ответила Селия.
— Вы потеряли брата? — спросила Мейси.
— Да, одного. Он погиб в Дарданеллах. Другой был ранен. Серьезно ранен.
— Я вам сочувствую. Вам повезло, что брат вернулся с Дарданелл, — сказала Мейси, знавшая, что зачастую братья сражались бок о бок и многие матери оплакивали утрату не одного сына, а двух или трех.
— О нет. Нет. Тела моего брата так и не нашли. Он числится пропавшим без вести. Я посещаю могилу друга моего второго брата. Его звали Винсент.
Селия принялась комкать платок.
— Понимаю. Ваш брат, второй, оправился от ран?
— Мм. Да, в какой-то мере.
Мейси держала голову вопросительно склоненной набок, но добавила:
— О, это такая трудная тема…
— Нет, то есть да. Да. Но… в общем, у него шрамы. Шрамы были и у Винсента.
— А, понимаю.
— Да. Джордж, мой выживший брат, похож на Винсента. Его лицо…
Селия медленно подняла изящно наманикюренные руки и коснулась щек тонкими пальцами, вздрогнула, и глаза ее заполнились слезами. Тут Мейси увидела возможность для сближения, более тесного, чем согласилась бы признать. Она легонько дотронулась до руки Селии, пока та не встретилась с ней взглядом. Мейси понимающе кивнула и произнесла, понизив голос:
— Я была медсестрой. Во Франции. Возвратившись оттуда, работала в закрытой психиатрической больнице. Я понимаю эти раны, миссис Дейвенхем. Они не только телесные, но и душевные.
Селия Дейвенхем взяла Мейси за руку. И Мейси поняла, что завоевала доверие женщины. Как она и предполагала, для этого потребовалось посидеть вместе за столиком около двадцати минут. Все потому, что Селии отчаянно нужен был рядом понимающий человек, а Мейси Доббс понимала Селию Дейвенхем даже лучше, чем та могла вообразить.
Чуть помолчав, Селия заговорила снова. Казалось, волны горя одна за другой с силой разбиваются о ее сердце. Одну руку она сжала в кулак, а другой стиснула руку Мейси, которую та протянула в знак понимания. Официант, направившийся к столику, чтобы спросить, не нужно ли еще чаю, внезапно остановился и отошел, словно его оттолкнула эта буря эмоций.
Мейси закрыла глаза, сосредоточив всю силу утешения на женщине, сидящей напротив. Прошло несколько секунд, Мейси открыла глаза и увидела, что плечи собеседницы расслабились. Руку ее Селия сжимала уже не так сильно. Но и не выпускала.
— Извините.
— Не за что, миссис Дейвенхем. Не за что. Выпейте чаю.
Удерживая руку Мейси, другой рукой женщина взяла чашку и, вся дрожа, отхлебнула остывающего чая. Они посидели молча еще несколько минут, потом Мейси заговорила снова:
— Миссис Дейвенхем, расскажите о Винсенте.
Селия Дейвенхем поставила изящную фарфоровую чашку на блюдце, глубоко вздохнула и принялась рассказывать свою историю.
— Я влюбилась в Винсента — о Господи! — должно быть, лет в двенадцать. Совсем девочкой. Он приходил в дом с моим братом Джорджем. Брата, который погиб, звали Малькольм. Джордж был старшим. Винсент принадлежал к тем людям, которые могут рассмешить кого угодно — даже моих чопорных родителей. Казалось, на Винсента светит солнце, и все смотрели на него, чтобы согреться.
— Да, я знала таких людей. Наверно, он был обаятельным, — сказала Мейси.
— О да, очень обаятельным. Но не сознавал этого. В людях он всегда видел самое лучшее. Благодаря этому из Винсента получился прекрасный офицер. Солдаты пошли бы за ним даже к вратам смерти.
— И наверняка за них.
— Да. И за них. Когда Винсент писал родителям или женам погибших солдат, то непременно упоминал о них какую-то подробность — сказанную шутку, мужественный поступок, особое достижение. Не просто «С прискорбием сообщаю вам, что…». Он был чутким.
Селия снова подняла чашку, продолжая держать Мейси за руку. Мейси не возражала, понимая, какую силу придает собеседнице это соприкосновение. Другой рукой женщина подливала чаю и подносила чашку ко рту.
Время от времени Мейси поглядывала в окно, и, когда сгустились сумерки, стала видеть в стекле отражение Селии Дейвенхем, рассказывающей свою историю. Таким образом Мейси наблюдала за ней скорее как зрительница, чем наперсница. Облегчая рассказом тяжелое бремя памяти, Селия как будто набиралась сил, и ее спина постепенно выпрямлялась. Селия была привлекательной женщиной, и в оконном отражении Мейси видела, что другие люди в чайном зале то и дело бросают на них взгляд: их привлекал разговор, который они не слышали, но могли видеть.
Мейси знала лучше самих зрителей, что привлекает их сила откровения. На их глазах Селия Дейвенхем раскрыла душу, рассказывая свою историю. Потом какая-нибудь женщина, выйдя на улицу и обернув вокруг шеи шарф или придерживая шляпку, может спросить свою спутницу: «Видела женщину возле окна, ту, что хорошо одета?» Подруга кивнет, и они примутся судачить о том, что могла эта женщина говорить другой, позволявшей крепко сжимать свою руку. И что образ Селии Дейвенхем, которая, расправив плечи, рассказывает свою историю, порой будет всплывать в их памяти, особенно в минуты печали или когда сознание ищет ответы на вопросы сердца.
Селия Дейвенхем умолкла, словно собираясь с силами. Выдержав паузу, Мейси попросила:
— Расскажите, что произошло с Винсентом.
— Это было под Пашендалем.
— А, да. Я знаю…
— Думаю, теперь все мы знаем. Очень многие…
— …и Винсент?
— Да, хотя кое-кто может счесть, что ему повезло. Он вернулся с войны.
Селия вновь умолкла, зажмурилась, а потом продолжила:
— Я иногда пытаюсь вспомнить его прежнее лицо. Неизувеченное. Но не могу. Помню только шрамы, и от этого очень тяжело. По ночам закрываю глаза и стараюсь воскресить его в памяти, но не получается. Джорджа представляю себе яснее — его лицо пострадало не так сильно, — но тоже не могу вспомнить его точно таким, как до войны.
— Да, это, должно быть, очень тяжело.
— Что-то изменилось в Винсенте и его жажде жизни, переродилось в свою полную противоположность. Его рота попала под сильный огонь противника. Винсенту угодила в лицо шрапнель. Он чудом выжил. Джордж лишился уха, на щеке у него остались шрамы, которые вы сочли бы страшными, но по сравнению со шрамами Винсента они кажутся пустяковыми.
Мейси посмотрела на собеседницу: та уже не так сильно сжимала ее руку. Сама рассказала историю Винсента Уэзершоу и словно выдохлась. В первые дни ученичества Мейси много раз молча наблюдала, как Морис внимательно слушает клиента, мягко подбадривает вопросом, замечанием или улыбкой. «История занимает место в душе, как свиль в дереве. Если удалить его, останется пустота. Мейси, мы должны задаться вопросом, как заполнить созданную нами пустоту. Мы за нее в ответе», — объяснял потом учитель.
