– Браво! – с чувством сказал Тухломон, хватая его за руку. –
Браво! Как я разделяю ваше мнение! У вас современный взгляд на вещи!
Действительно, что такое собор? Просто неуклюжее культовое сооружение, мешающее
свободному проезду танковых колонн по Красной площади! Вы со мной согласны,
господин Самцов?
– Для меня это не принципиально! Я посредник! – сказал тот
брезгливо.
– О, вот это я тоже ценю! Действительно, зачем держаться за
принципы, когда их нельзя продать? А что вы, извиняюсь, думаете об эйдосах?
Тоже ерунда, не правда ли? Дрянцо мелкое, а? Ну скажите!..
Самцов поморщился, с трудом выдирая ладонь из подозрительно
липких пальцев собеседника.
– Что вы ко мне пристали? Какие еще пэйдосы? Отстаньте от
меня немедленно!
– Именно пэйдосы! Так их, так! – кривлялся Тухломон, снижая
голос до шепота. – Так, может, отдадите, а? А домик мы вам задаром завернем в
газетку от тридцать второго числа. А?! Так отдаете? Скажите только: «отдаю!», и
я отстану, чтоб мне провалиться на этом самом месте. Не хотите сказать «отдаю»,
скажите: «Хоть бы ты им подавился!», и я тотчас подавлюсь, клянусь мамой.
– Тухломон! – негромко, с раздражением окликнул Арей, как
окликают вздорную собачонку, увлекшуюся перебранкой с другими псами.
Однако комиссионер долго не мог утихнуть. Он едва ли не
скулил и, даже замолчав, продолжал смотреть на Самцова взглядом попрошайки.
– Ну позязя! Только одно словечко! – ныл он.
Однако Тиберий Цезаревич не способен был отдать что-либо
просто так. Он лишь отмахнулся от Тухломона, опустился на стул и забросил ногу
на ногу, продемонстрировав ослепительно белый носок.
– Вы, кажется, меня недопоняли, Мефодий,
вы-с-собором-как-вас-там и ваш любезный шеф! Мы или найдем общий язык сейчас (к
взаимному удовольствию, я имею в виду), или найдем его позже, но уже без
взаимного удовольствия. Вы меня понимаете? – сказал он очень веско.
Арей, зевая, встал и потянулся. Вид у него был
страдальческий.
– Пошел вон! – сказал он устало.
Самцов оскорбленно вскочил со стула, мигом утратив весь
лоск.
– КОМУ ТЫ ЭТО СКАЗАЛ, ДРЯНЬ?!
– Кыш! – повторил Арей и, без размаха, точно отмахиваясь от
докучливой мухи, влепил Самцову пощечину.
На бледной щеке Тиберия Цезаревича вспыхнуло красное пятно.
– Ты… подписал себе… смертный приговор! – задыхаясь, в три
приема выпалил Самцов и выскочил из кабинета.
Из приемной донесся облегченный вздох дивана, от которого
оторвались, наконец, массивные седалища амбалов.
Мефодий увидел, как Самцов сгоряча налетел на стоящую у
дверей Нату и хотел выругаться, но та мило улыбнулась ему и примиряюще
коснулась его руки своей ладонью. Усмиренный Самцов притих и, шагая как робот,
пошел к выходу. В закрытое сеткой окно было видно, как Тиберий Цезаревич с
охраной садится в машину и отбывает.
– Меф, мой мальчик! И ты, Улита! Что вы думаете об этом
человеке? – зычно спросил Арей.
– А ну его! Хмыренок районного масштаба! – отозвался
Мефодий.
– Пожалуй, настоящих хмырей ты не видел! Подмечено, однако,
верно, – отозвался Арей.
– А эйдос-то у него, эйдос! – с нежностью сказал Тухломон. –
Маленький, поганенький, бледненький, да ведь горит же! Прям свеча на ветру.
Нужно бы прибрать.
– А надо ли? Задешево не купишь, а задорого он никому не
нужен, – заметил Мефодий.
– Задаром возьму! Задаром! – убежденно сказал Тухломон. – К
каждому сердцу есть своя отмычка. Порой такая простенькая, что стыдно
становится. Вроде посмотришь со стороны: ну прям банковская дверь. Сталь везде
и воля! Подступиться боишься. А там смотришь: ба! да не закрыто же!
– И что этому хмыренку нужно от нас? Особняк? – спросил
Мефодий, прерывая его болтовню.
– Вроде того… Увидел, что домик никак не отремонтируют да и
сидит в нем непонятно кто, и засуетился, шакальчик. Думает, куплю за копейку,
продам за рубль. Опять же, этот Самцов – мелкая шушера, карта не крупнее
валета. Но вертится где-то около крупных рыб. Может, попросим Аиду Плаховну
пожелать ему «спокойной ночи»? Воображаю себе некролог в газетке: «Он шел по
головам, но головы, как это и следовало ожидать, кончились, и он оступился», –
заявила Улита.
Тухломон, оценив фразу, хихикнул.
– А смысл? Ну раздавим эту пиявку – пришлют другую, –
резонно заметил Арей. – Нет, сдается мне, не все так просто… Дом в центре – это
понятно, лакомый кусочек в человеческом мире, но тут есть еще что-то… Котлован
в подвале… На старом Скоморошьем кладбище! До такого самому не додуматься!
– А как они вообще сюда попали? – спохватился вдруг Мефодий.
– Случай. Стали барабанить в дверь и ненароком повредили
руну. Можно было, конечно, их сразу отфутболить, но Улита решила позабавиться…
Как тебе наш новый офис? Все это было сотворено буквально за минуту. Где-то, я
уверен, недосчитались пары столов и полдюжины компьютеров… – сказал Арей с
улыбкой.
Видно было, что он доволен шустрой секретаршей. Улита
просияла.
Из приемной донесся примиряющий голос Даф. Кажется,
Чимоданов не поладил с Мамзелькиной и читал ей нотации. Да и Ната Вихрова явно
была не из тех, кто пытается спрятаться за шваброй.
Арей восхищенно присвистнул.
– Ого, скандалят? Кто у нас там, новые ученики?.. Браво! Вы
всех собрали?
– Нет, только двоих, – ответил Мефодий.
– А вот это скверно. Тогда мчитесь с Даф за третьим, а с
этими останется Улита… – велел Арей.
Покидая вместе с Дафной особняк, Мефодий вновь вспомнил о
котловане. Почему мечник мрака так напрягся, когда речь зашла о подземном
гараже, и почему так упорно стремился, чтобы конечное решение принял он, Меф?
Глава 8
Мясная вырезка желает познакомиться с одинокой волчицей
Матушка-судьба, как известно, всякий раз раскладывает свои
пасьянсы по-новому. Вот и теперь случилось так, что с третьим из предполагаемых
учеников мрака первым встретился не Мефодий и даже не Дафна. Но обо всем по
порядку, хотя порядок в литературе вещь скорее избыточная, чем необходимая.
