Он продолжал издевательски подпрыгивать и кривляться, но
делал это все менее уверенно. На лице медленно проступала тревога. Затем он
остановился и уставился на ноги. Они укорачивались и срастались, начиная от
пояса и ниже, к коленям. Изменялись не только ноги. Лицо стекало, точно воск.
Тело на глазах округлялось, оплывало, обрастало чем-то густым, коричневым, с
темным подпалом. Руки втягивались в плечи. Позвоночник гнулся и кренился к
земле, не выдерживая тяжести неуклюжего длинного туловища.
Когда ноги окончательно срослись и ступни исчезли, суккуб не
смог стоять и тяжело рухнул на асфальт. Вначале он испугался, но внезапно
понял, что на асфальте гораздо удобнее. Он согнул туловище, попытался ползти и
понял, что это получается у него просто отлично.
– Что ты со мной сделала, светлая? Что это было за
заклинание? – крикнул он Даф.
– При чем тут заклинание?.. О-о-о, как я довольна, что ты
стал гусеницей! О, как я мечтала об этом! Как я хочу, чтобы ты полз по трубе и
шмякался! Полз и шмякался!.. Полз и шмякался!.. Сделай это, милый! Сделай это
для меня! О-о-о! – сказала Даф со страстным придыханием.
Теперь она уже не шептала и говорила громко.
– Перестань! Ты что, больная на голову? Не хочу я никуда
лезть! – в панике пискнул Хнык, ощущая, что его тело начинает подчиняться.
Помимо своей воли он уже полз по водосточной трубе, дополз
до второго этажа и шлепнулся на асфальт, разбрызгивая зеленоватую вонючую
слизь. Прохожие морщились. Они по-прежнему ничего не видели, однако запах был
доступен даже восприятию нижнего мира.
– О, как это фантастично! Сделай это еще раз, милый! Упади с
трубы! – мстительно сказала Даф и, спохватившись, что говорит обычным голосом,
добавила на всякий случай парочку страстных придыханий.
– Прекрати! Откуда ты знаешь? Я думал: это тайна! –
взмолился суккуб, покорно взбираясь на скользкую трубу.
Даф брезгливо смотрела на него. Стражи света давно выяснили,
что суккубы наделены врожденным свойством подстраиваться и приспосабливаться,
превращаясь в то, во что пожелает их собеседник. Для того они и сотворены
мраком. Причем превращение осуществляется помимо воли самих суккубов. Условие
одно: пожелание надо произносить соответствующим голосом. Иначе суккуб не
воспримет.
– О, как я хочу, чтобы ты выполз на дорогу под колеса
грузовика! О-о-о! Я так мечтаю об этом! Это моя фантазия, милый! – сказала Даф,
благоразумно придерживая Депресняка за ошейник. Не сделай она этого, кот давно
полосовал бы мерзкое существо когтями.
Огромная гусеница, изгибаясь, стала выползать на дорогу. Уже
у самой бровки она попыталась заупрямиться, но Даф поторопила ее тремя страстными
«о-о-о!» и одним гиперстрастным «О-О-О!». Причем гиперстрастное «О-О-О!» на
самом деле было просто замаскированным зевком.
– О да, да! Это так чудесно!.. Ползи быстрее, милый!..
Быстрее!.. О-о-о! А то опоздаешь попасть под тот чудесный туристический
автобус! – сказала Дафна, всматриваясь в даль.
– Перестань! – завизжал Хнык. – Перестань, светлая! Ты что,
садистка? Больная на голову? Я личность творческая! Я же лицом работаю! Меня
засмеют в Тартаре, если я попаду под автобус да еще в обличье червяка! Мне же
новое тело придется выписывать! Пока сошьют, пока срастется, пока магию
наложат!
– А мне какое дело? О, какие чудные у автобуса колеса! Они
все ближе! О-о-о, милый, как это чудесно!
– Перестань сейчас же! Караул! Убивают! – завизжал суккуб в
полной панике.
– Сдаешься?.. Не будешь больше в Мефодия превращаться? –
спросила Даф.
– Буду, противная! Ты мне не указ!
– Ну тогда, милый, сам напросился! О-О-О!
– Только не «о-о-о»! Сдаюсь! – взвыла несчастная гусеница, с
ужасом косясь на колеса автобуса.
Даф вздохнула, подумала и великодушно махнула рукой.
– Свет с тобой! Живи! – сказала она.
Суккуб перестал корчиться, метнулся обратно на тротуар и со
всей возможной поспешностью принял свое начальное – полумужское-полуженское
обличье.
– Откуда ты об этом знала? Кто тебе открыл тайну? – спросил
он, со страхом глядя на Даф.
– Я все же страж света. Мы там в Эдеме тоже не пустые
бутылки собираем, – заметила Даф. – А теперь, крошка-суккуб, говори, что тебе
надо, и брысь! Ты мне надоел!
Хнык облизал губы.
– В общем, слушай! Женщину, как волка, ноги кормят. А
суккуба и подавно: не побегаешь – не разнюхаешь! Мне тут одна птичка
нащебетала, что скоро у тебя попытаются отбить Мефодия. Не спрашивай кто, не
спрашивай когда, но это произойдет!
– Враки! – сказала Даф, начиная все же испытывать тревогу.
– Уж можешь мне поверить, нюня моя. Говорю «отбить», значит,
отбить. Во всем, что касается любви – я профессор!
– Ну и что из того? – с вызовом спросила Даф. Нападение –
лучший способ защиты.
– Как «что из того»? Ты же светлый страж! Забыла? Если ты
кого полюбишь – тебе должны ответить взаимностью. Если нет – ты лишишься
вечности, крыльев и флейты! Пункт какой-то там вашего кодекса, ты его лучше
меня знаешь. Свет не может быть отвергнут. Если стражу света изменят или его
предадут – он погибает. Ах-ах!
– Ну а тебе-то что за дело? – хмуро спросила Даф.
– Из лучших побуждений, противнулька! Из лучших побуждений!
Я хотел предложить тебе сделку. Простому скромному суккубу всегда приятно
оказать услугу стражу. Ты отдаешь мне крылья, а я помогаю тебе сохранить
Буслаева. А? По-моему, честная сделка. Флейта и вечность при этом остаются у
тебя. – Тут Хнык лихо подмигнул мужским глазом.
– Ты такой добрый – прям обалдеть! Кроме крыльев, тебе
больше ничего не надо? Может, еще Депресняка упаковать в рюкзачок? Ты не
стесняйся! – с негодованием разглядывая его, предложила Даф.
Суккуб с тревогой покосился на кота.
– А вот животное не надо. Как-нибудь в другой раз, нюня
моя!.. Так как насчет сделки? По рукам?
– По ногам! – сказала Даф и, дождавшись, пока суккуб
озадачится, добавила: – А еще по ушам и по носу! Если кому-нибудь нужен Буслаев
– пускай отбивают. Я что-то не припоминаю, чтобы я оформляла на него право
собственности!
– Но ты погибнешь! Лишишься вечности, крыльев и флейты! –
недоверчиво воскликнул Хнык.
– И тебе меня жалко, что ли? Будем сейчас хныкать по этому
поводу в полном соответствии с твоим именем? – парировала Даф.
