Услышав такое кощунство, Тухломон упал на пол и конвульсивно
задергал мягкими лапками. Мефодий, однако, готов был поклясться, что
комиссионер в полном восторге.
– А конкретнее, Улита? Слушай, я тебе задаю вопрос, а ты на
него отвечай. Почему мраку невыгодно бегство Кво… А все эти взгляды и фырканья
оставь для своих молодых людей! – сказал Мефодий с досадой.
Ведьма прикусила язычок.
– Хорошо, – сказала она послушно. – Представь, что ты комар,
единственный на планете, а где-то рядом живет лошадь, тоже единственная на
планете. Добывать из лошади кровь опасно и трудно. Шкура толстая, поди прокуси,
а еще есть хвост. Хлестнет лошадь хвостом, и уноси готовенького… И вот ты
прикидываешь: а не убить ли тебе лошадь? Крови тогда будет – залейся. И
никакого хвоста. В общем, радужные перспективы. Мечты поэта. И вот – не знаю,
каким уж образом, ну положим, опустив хоботок в яд, смертельно опасный для
копытных, но безвредный для комаров – ты убиваешь лошадь. Первое время лафа,
радуйся – не хочу, но вскоре от лошади остаются только кости, и ты внезапно
понимаешь, что кровушки больше не будет! Обеда то есть. Убив лошадь, ты
фактически убил себя. Сидишь на костях и горестно жужжишь. А потом брык! –
протянул лапки. Так вот: комар – это мрак. Усек?
– Про лошадь я понял… – сказал Мефодий.
– Умничка! Про лошадку он понял! Прогресс налицо. Завтра
будем проходить попугайчиков! – умилилась Улита.
Чернильница за ее спиной разлетелась вдребезги. Мефодий не
хотел этого. Вспылил совершенно случайно. Улита оглянулась, пробурчала что-то
про порчу казенного имущества и продолжала:
– Конечная цель Кводнона – абсолютное уничтожение света. Но
лопухоидный мир без света существовать не сможет. Без светлых сил перестанут
всходить пшеница, сближаться люди, теплеть сердца. Следовательно, не будет и
эйдосов. Пройдет немного времени, и от мира останется один скелет, как от
лошади. Для нынешнего же руководства мрака уничтожение мира не самоцель. Где
тогда эйдосы хапать, если люди перестанут рождаться? На старых запасах далеко
не уедешь. И Лигул куда денется со своей Канцелярией? Чем он будет развлекаться?
Купит себе валенки и из маузера будет делать дырки для шнурков? Из одной ноздри
в другую железнодорожные составы пускать?
Глазки Тухломона загорелись. Делая вид, что смотрит в
сторону, он быстро достал блокнотик и принялся строчить. Заметив это, Улита
бесцеремонно кольнула комиссионера материализовавшейся у нее в руке рапирой.
Тухломон заскулил, трусливо покосился на рапиру и убрал блокнотик.
– Вот, стишок хотел сочинить, да чегой-то вдохновения нету!
Прям даже не знаю, чего сегодня со мной такое! – плаксиво пожаловался он.
– Трое суток… – вдруг сказал Арей, все это время не
отрывавший от Мефодия тяжелого испытующего взгляда. – Свет об этом уже знает.
Значит, можешь узнать и ты.
– Что трое суток?
– У посланца Кводнона осталось всего три дня и три ночи,
чтобы выпустить дух хозяина из-за Жутких Ворот. Во всяком случае, если он не
собирается ждать еще тридцать три года… Многое зависит от расположения
крошечной звездочки, которая выходит из тени более ярких светил лишь трижды в
столетие. Звезда здесь служит последним штрихом, чудовищно важным. Она поможет
обойти магию златокрылых, препятствующую Кводнону вселяться в какие-либо тела.
– А открыть Жуткие Ворота разве реально? – спросил Мефодий.
– Жуткие Ворота расположены на Буяне. Их охраняет некто маг
Сарданапал, и неплохо охраняет, надо отдать ему должное. Кроме того, здесь, в
подвале 13-го дома на Большой Дмитровке, на старом Скоморошьем кладбище,
существует узкий бронзовый люк, в который едва могут пройти плечи подростка.
– Так вот почему наша резиденция именно тут?
– В том числе, – отвечал Арей. – Много столетий он был
замурован, пока не так давно я лично не расчистил его… Не удивляйся, я должен
был убедиться, что это именно здесь и никакой ошибки не произошло. Оказалось,
все верно. Мои худшие подозрения подтвердились.
Мефодий провел носком ботинка по стыку мраморных плит пола.
Ему сложно было поверить, что там, под ними, проход в хаос. Об этом он и сказал
Арею.
– Не совсем проход, – поправил его мечник. – Люк не
сквозной. Это всего лишь небольшое отверстие в камне. Прямого сообщения с
хаосом в Скоморошках нет. Однако подземелье расположено таким образом, что
человек, ухитрившийся протиснуться в люк, услышит голоса хаоса.
– Или голос того, кто рвется из хаоса? – уточнил Мефодий.
Арей быстро взглянул на него.
– Или голос того, кто рвется из хаоса… Достаточно будет
забиться в люк и целую ночь – ту ночь, что случается лишь девять раз в столетие
– простоять в узком отверстии, похожем на стоячий гроб. Камень станет давить на
грудь, едва позволяя сделать вздох. Но всю ночь человек, заточенный там, будет
слышать голос Кводнона, и вместе с этим голосом его дух капля по капле войдет в
посланца, в котором уже живет его дыхание. И, наконец, с первыми лучами зари,
если посланец не умрет раньше, Кводнон завладеет им окончательно. И это станет
финалом света, концом жизни и, как ни странно, финалом мрака, ибо мрак, как
оборотная сторона света, не может существовать без своей противоположности.
– Но Квод…
– Тшшш! Ты спятил?
– Ой! Опять забыл!.. Но Б.К. на это плевать? – уточнил
Мефодий.
Мечник мрака присел на край стола и провел пальцем по носу
мраморной жабы.
– Сдается мне, Кводнон об этом не задумывается. Он слишком
много времени провел в хаосе, и тот размыл его сознание. Не исключено, что
Кводнону кажется, будто мир до сих пор населен полубогами и разрушить его
невозможно. Либо ему безразлично. Скорее второе, чем первое.
Мефодию стало тошно. Он сам не знал почему. Не исключено,
что из-за предрассветного депрессивного часа и серо-грязной полоски неба за
окном. В кабинете Арея было темно. Черная свеча на столе погасла. Горели лишь
выпуклые глаза мраморной жабы. Улита, Мамзелькина и Тухломон исчезли куда-то,
отодвинулись во тьму. Рассвет размыл их очертания. Остались лишь Мефодий и
Арей.
– И кто должен забиться в ту щель? – спросил Мефодий.
Ответ уже, к сожалению, был ему известен. Или почти
известен. Но все равно стоило убедиться.
– В мире есть несколько тел, которые подходят для посланца.
И ты знаешь, что это за тела. Речь идет о нескольких подростках, родившихся в
один день и час.
– Значит, посланец Квод… – один из трех? – хрипло спросил
Мефодий.
– Из четырех, – мягко уточнил Арей.
