По мраморным плитам прошлепали чьи-то мягкие лапки, и к
свече шагнул пластилиновый человек. Лицо у него было подвижным и противным.
Таким противным, что хотелось дать ему копеечку и отнять назад. Снова дать и
снова отнять. И так до бесконечности.
– Засыпался, значит, Визглярий Истерикус Третий? – фыркнул
Лигул. – Ничего… Пусть посидит покуда в Тартаре. Позднее, возможно, я вытащу
его, когда у меня будет особая нужда в неудачниках…
Пластилиновый человечек стал корчиться и гнуться в агонии
восторга.
– Хи-хи! Как мудро сказано! Как тонко подмечено! Позвольте
добавить в личный цитатник! – залебезил он.
Лигул поморщился.
– Не слишком-то ты любишь конкурентов, Тухломон, – сказал
он.
– А кто их любит? Земля маленькая, а нас, гадиков, много.
Зазеваешься, и фьють – все уперли из-под носа. Ежели б не конкуренты проклятые
– я, может, исправился бы. Стражем света бы стал. В душе-то я мягкий и
пушистый, как дохлый белый кролик, – мечтательно сказал комиссионер.
Лигул качнул на цепочке тяжелый дарх.
– До чего же жадны эти суккубы до эйдосов! Каждая мелкая
честолюбивая дрянь мечтает получить силу стражей! – сказал он, усмехаясь.
Тухломон тоже на всякий случай захихикал, однако, даже
несмотря на услужливую гибкость его лица, было заметно, что ему совсем не
смешно. Всякое существо, сколь бы жалким оно ни казалось, должно иметь в жизни
если не идею, то хотя бы мысль-опору, иначе весь карточный домик его бытия
рухнет в одночасье.
– Как засыпался Хнык? Раньше он нечасто давал осечки! –
вдруг спросил Лигул.
– Сунулся к матери Буслаева и напоролся на светлого стража,
– высовывая язык, как перегревшаяся собака, сказал Тухломон.
Ирке почудилось, что она ослышалась. «Буслаев? Неужели снова
Мефодий? При чем тут он?» Но не только ее, как оказалось, поразило это
известие. Горбун уставился на комиссионера с тревогой.
– На светлого стража? В доме матери будущего повелителя
мрака? Ты ничего не путаешь?
– Нет-с. Видел своими глазами. Глаза, если угодно, можно
выковырять-с для досконального осмотра. На тарелочке с голубой каемочкой не
желаете? – доложил Тухломон, услужливо придвигая к горбуну свою пластилиновую
мордочку.
Однако Лигул от выковыривания глаз великодушно отказался.
– Кто этот страж? Ты узнал его?
– Нет-с. Высокий мужчина с энергичным лицом. Очень
красивый-с. Появился в квартире Зозо сразу после Хныка-с, после чего от Хныка
не было никаких вестей. Сгинул – хи-хи!
– Он точно страж, ты уверен?
– Клянусь мамой и черной луной! Я было полюбопытствовал
насчет эйдоса, но тотчас понял, кто передо мной, и едва не умер от ужаса. Не
успей я скрыться, я сгинул бы вслед за Хныком.
– Златокрылый?
– Нет-с. Это был страж в лопухоидном теле! – сказал комиссионер.
Лигул, как огромная улитка, переполз к свече. Его горб
загородил огонь.
– М-м-м… Светлый страж в чужом теле? Это вдвойне интересно…
На обычного стража не похоже: они предпочитают собственные тела. Здесь скорее
замешаны Прозрачные Сферы и их хранители. Если ты, конечно, не врешь… Ты не
врешь, дружок? – Голос Лигула стал вкрадчивым.
Комиссионер испугался. В доказательство своей честности он
так энергично замотал головой, что едва не потерял уши. Одновременно он клялся
чем попало и пытался поймать Лигула за руку, чтобы облобызать ее.
– Арей знает? – продолжал горбун.
– Нет-с. Я ему не докладывал.
Горбун кивнул.
– Вот и чудно. Не сообщай ему пока ничего. С Буслаевых – с
обоих, с матери и сына, не спускать глаз! Если вновь замаячит хранитель в
человеческом обличье – немедленно известить меня… Кстати, светлая девчонка тоже
живет у Зозо?
Тухломон с готовностью подтвердил.
– Тогда не исключено, что хранитель мог явиться к ней, не
так ли? Ведь ее эйдос пока цел. Хм… Если бы не те два златокрылых, которых
Дафна оставила без крыльев, я бы мог усомниться… – Лигул нахмурился, но тотчас
морщины его разгладились. – Не исключаю, что в глубине души девчонка все еще
считает себя светлой. Но это самообман. Ее перья постепенно темнеют. Да и мир
лопухоидов мало на кого действует положительно. Какой бы светлой она ни была,
скоро ее перья потемнеют… Благими намерениями, как известно, выложена дорога в
Тартар.
Тухломон, довольный тем, что повелитель разговаривает с ним
почти как с равным, извивался как червяк. Лигул же, кажется, едва замечал его.
– А мак? Вы довольны им, повелитель? – пискнул комиссионер.
Горбун хмыкнул.
– Еще бы. Хнык неплохо справился со своей ролью… Я доволен.
Мак изматывает ее, вытягивает силы, делает девчонку мнительной…
Тухломон, не зная, как ему уже и выразить восторг, упал и
забился в счастливых конвульсиях. Казалось, он скончается от восторга.
– Но это же не главное, нет? Я слышал про мак и другое… –
млея, произнес он.
Лигул нахмурился.
– Кто тебе сказал?
– Один мой старый знакомый. Он служит в Тартаре, в хранилище
артефактов. В верхний мир его больше не выпускают. Он – полная развалина, к
тому же склонен к внезапному буйству. Это он, говорят, вселился в императора
Тиберия, когда тот стал крошить всех подряд.
– Хм… Я, кажется, помню этого парня из хранилища… – протянул
Лигул. – Этот болван всегда много болтал. Разве я не приказал вырвать ему язык?
– Уже, мой повелитель. Но теперь он сплетничает при помощи
азбуки Морзе, – хихикнул Тухломон.
– Придется, видимо, предусмотреть и это… Так что же болван
говорил тебе про мак? – поинтересовался глава Канцелярии.
– Приятный маленький артефактик, который ни у кого не
вызывает опасений. Цветочек. Милый пустячок. Его очень любил владыка Кводнон.
Кроме того… – тут Тухломон перешел на шепот, – над этим артефактом у Кводнона и
теперь сохранился особый контроль.
– Точно, – кивнул Лигул. – Именно потому я и приказал Хныку
отдать его Даф. Надо дать владыке шанс. Пусть говорят, что я подыгрывал
Кводнону и это неспортивно, но, если он придет к власти, я хотел бы, чтобы он
был мне обязан. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы чем-то. Секрет выигрыша в том, чтобы
ставить одновременно на всех фаворитов.
