– Полюбовница ево…
– Кого – «ево»? – очень быстро спросил полковник.
– Шибуньского, – ответила, не поднимая головы, женщина.
– Еще одна полюбовница? – почти весело поинтересовался помощник обер-полицмейстера Руднев и добавил: – И сколько их у него всего, полюбовниц этих?
– Три, – тихо ответила кухарка.
– Это с варшавской полюбовницей три или без нее? – внес уточнение помощник обер-полицмейстера, поблескивая глазами.
– С варшавской будет четыре, – ответила кухарка.
– Славно, – усмехнулся Руднев. – Этот ваш Шибуньский – прямо Дон-Жуан какой-то.
– Он и ко мне приставал, и к Соньке, – поделилась не иначе как сокровенным кухарка.
– А Сонька – это кто? – поинтересовался Руднев.
– Товарка моя, кухарка тоже, – подняла наконец голову женщина.
– Ясно, – резюмировал полученную информацию помощник обер-полицмейстера. – Ловелас, значит, этот ваш Шибуньский.
– Да, точно! – немного оживилась кухарка, поскольку помощник обер-полицмейстера оказался не таким и страшным, а если честно, то вполне приятным мужчиной. – Ловил нас, то есть подлавливал, в разных темных местах и щупал.
– Щупал? – нарочито нахмурил брови Руднев, сразу сделавшись строгим. – И за какие места?
– За разные, – смутилась кухарка и замолчала.
Ладно. Данный вопрос прояснили. Оказывается, этот Шибуньский весьма охочь до женского пола, имеет трех любовниц в Москве и одну в Варшаве, а на них нужны деньги, которые, судя по всему, у держателя меблирашек имеются. Или нежданно заимелись…
– Хорошо. И что вам такого рассказала эта Жоржетка?
– Он ей брошь золотую подарил, – понизив голос, сообщила Рудневу кухарка.
– Золотую? – переспросил помощник обер-полицмейстера.
– Ага. Из чистого золота. А раньше, окромя конфект, никаких подарков – это Жоржетка так говорит – у него было и не выпросить.
– Скряга он, однако, – посочувствовал кухарке Руднев.
– А еще он водил ее в «Славянский базар» ужинать два раза. И пили они там вино по двадцати рублев бутылка.
– По двадцати? – поднял брови Руднев.
– Ага, – подтвердила кухарка.
– Недурно, – снова подвел черту этапа разговора помощник обер-полицмейстера. – Теперь что касается господина Попова… Вы когда его последний раз видели?
Кухарка задумалась, припоминая:
– Кажись, месяца два назад.
– То есть в начале апреля? – посмотрел на нее Руднев.
– Не, сдается мне, это еще в марте было, – не очень уверенно произнесла женщина.
– А как насчет убиения господина Попова в его номере ножкой от стула? – поинтересовался Руднев. – Говорили вы такое своей товарке?
– Нет! – посмотрела на помощника обер-полицмейстера кухарка, и ее лицо снова малость позеленело.
– Ну, как же, – мягко заметил ей на это Руднев и раскрыл памятную книжку на нужной странице. – Вот что вы говорили несколько дней назад этой вашей товарке: ВЫ: «Он нашего постояльца порешил». ТОВАРКА: «Да ты чо?» ВЫ: «Точно! Помнишь этого, худого и длинного? Что в нумере с бархатными портьерами жил»? ТОВАРКА: «Попов?» ВЫ: «Да, Попов. Сказывают, он главноуправляющим имениями графа какого-то служил. Деньги ему с имениев возил. Завсегда в месяце мая в наши меблирашки возвращался. Вот он ево и порешил. А деньги евоные, то есть графские, себе захапал и теперь ими пользуется…» Говорили вы такое? – поднял глаза от памятной книжицы Руднев. И остолбенел. Таких слез, какие катились сейчас из глаз кухарки, он не видел никогда. Они были крупные, размером с лесной орех, и падали на ее руки, лежащие на коленях, разбиваясь на тучки мелких брызг.
– Это она вам все выболтала? – еще более поникла головой кухарка.
Руднев на это промолчал.
– Вы сошлете меня в арестантские роты? – тихо спросила кухарка таким трагическим голосом, до глубины и насыщенной драматичности которого многим известным и даже заслуженным актрисам Императорских театров было еще расти и расти.
– Ссылает суд, – пояснил Руднев. – Мы только арестовываем преступников и проводим дознание…
– Значит, меня будут судить? – всхлипнула кухарка и булькнула горлом так, будто ее полоснули по нему ножиком.
– За что? – спросил полковник. – За неправду? Ведь все, что вы рассказали про убиение господина Попова, – неправда?
Кухарка кивнула и зарыдала в голос. Ее плечи вздрагивали, и она казалась такой беззащитной… Вот так же плакала Наталья, когда он, тогда еще капитан Руднев, уличил ее в неверности. А потом, через час, она уже как ни в чем не бывало кокетничала с этим пропащим корнетом Заславским. Слезы женщины всего-то крокодильи слезы, и веры им – никакой…
– Перестаньте плакать! – резко произнес Руднев, поднимаясь со стула. – Никакого суда над вами не будет. Зато вам будет хороший урок наперед, как болтать о том, чего не знаете и не видели…
Опрос второй кухарки и постояльцев меблирашек привел к однозначному выводу. Уехав ревизировать имения графа Виельгорского, главноуправляющий Попов более в меблированные комнаты Шибуньского уже не возвращался.
Последний вопрос, какой задал помощник обер-полицмейстера держателю меблирашек Якову Шмулевичу, был таков:
– Будьте добры, разъясните: откуда у вас в последнее время появилось столько денег, чтобы содержать четыре любовницы и одаривать их подарками?
На что Шибуньский, по обыкновению негодуя, ответил:
– Я получил наследство. У меня умерла тетушка Сара в Бердичеве, а поскольку я оказался ближайшим родственником, то я получил в наследство недвижимость и деньги. Хорошие деньги, – добавил Яков Шмулевич с некоторым вызовом. – Все это вы можете без труда проверить…
– Непременно проверим, – ответил на это полковник Руднев. И поспешил с докладом к Власовскому…
* * *
Покудова Руднев проводил дознание с кухаркой, Александр Александрович с приставом арбатской части Шестопаловым и квартальным надзирателем Клямзиным решил обследовать подвал. Это было бы идеальным местом, где можно спрятать труп Попова. Ведь полицианты не знали еще, что убиение майской ночью главноуправляющего имениями графа Попова дубовой ножкой от стула является чистой воды сочинением болтливой и завистливой кухарки, не имеющим под собой абсолютно никакой почвы.
Сразу за дверью, открыть которую не представилось особого труда, начинались ступеньки и темнота. Послали за свечами Клямзина. Тот принес по свечке каждому. Зажгли, осмотрелись. Оказалось, ступеньки подвала круто уводят вниз. Стали спускаться. Первым шел Шестопалов. За ним – Власовский. Замыкал маленькую колонну подвальных исследователей квартальный Клямзин.
Снизу тянуло колодезным холодом. Следовательно, подвал глубокий и не маленький. И весьма похоже, что здесь давно никто не был.
