Село Павловское с церковкой на Варвариной горке было небольшим. Не более сотни дворов, хотя ранее, сказывают старики, жило в нем более тысячи человек. Но после царского Манифеста об освобождении крестьян прислуга барская и прочая челядь разбежались кто куда, поскольку не были приучены работать и могли только принести-подать. А самые бедные в город отправились, на заработки. Кто пристроился – семьи опосля в город вывезли, а кто из мужиков новую кралю в городе нашел, не чета бабам деревенским, и, стало быть, не вернулся, новую жизнь зачал. В общем, из крупного села, претендующего на волостной статус, стало село Павловское обычным рядовым селом, каковых по империи Российской десятки тысяч. А вот село Кузьминское неожиданно поднялось, забогатело, получило статус села волостного, где и квартировал становой пристав Винник. Вот к нему-то поперву и приехал уездный исправник надворный советник Павел Ильич Уфимцев.
Нельзя сказать, что приезду начальства в лице уездного исправника Уфимцева становой пристав Ираклий Акакиевич Винник шибко опечалился. Как неверным будет и утверждение, что становой пристав был шибко доволен состоявшимся визитом. Начальство, господа хорошие, такое творение природы, от которого лучше всего держаться поодаль, а лучше на расстоянии десяти верст. Оно как солнце, начальство. Знаешь, что оно есть, и ладно. Но смотреть на него и находиться сильно вблизи не стоит: либо ослепнешь, либо сгоришь ко псам собачьим…
Павел Ильич Уфимцев приехал не просто так и не с ревизией текущих дел. Суть его приезда состояла в следующем: пропал главноуправляющий имениями графа Виельгорского дворянин Илья Яковлевич Попов. Притом вместе с деньгами. И последним имением, которое он посетил перед своей пропажей, было как раз село Павловское.
– Так, может, он сбежал с деньгами-то? – задал вполне резонный вопрос становой пристав Винник. – И сейчас где-нибудь прохлаждается, пьет шампанское с девицами и купается в море? Или океане, – посмотрел на уездного исправника Ираклий Акакиевич.
– В этой жизни может быть все, – в задумчивости протянул Уфимцев. – Даже то, чего и быть-то не может, – добавил он. – И все же, – Павел Ильич серьезно посмотрел на станового пристава, – Илья Яковлевич Попов производил впечатление глубоко порядочного человека. Человека чести, если хотите. Такие с чужими деньгами не скрываются невесть куда. Таким людям проще Богу душу отдать, нежели свои честь и достоинство запятнать. Воспитаны они так…
– А вы такого дворянина, как господин Ильин Борис Семенович, помните? – хитро посмотрел на исправника Винник. – Тоже ведь производил впечатление порядочного человека, верно?
Это был хороший вопрос. Вернее, ответ. Конечно, уездный исправник Уфимцев помнил Бориса Семеновича Ильина, потомка князей Галицких, а стало быть, и самого князя Рюрика. Родовитее дворян, верно, и не бывает. Правда, княжеское титло утерялось где-то в веках, но Рюрикович есть Рюрикович, и здесь ничего не попишешь…
Официально Ильин числился помощником прокурора судебной палаты и имел чин надворного советника. А вот неофициально дворянин-Рюрикович был предводителем разбойничьей шайки, как раз в Кузьминской волости Рязанского уезда. Он грабил проезжих на трактах и больших дорогах, и лично на его совести было убиение князя Дулова и иностранного гражданина, промышленника и финансиста маркиза де Сопино, везшего своему российскому компаньону двести тысяч рублей серебром. Ильин был арестован в Варшаве, откуда намеревался перебраться в Германию…
– Поверь, Ираклий Акакиевич, Попов не Ильин, – вернувшись из воспоминаний прошлого, сказал приставу Уфимцев. – Кроме того, имеется версия, что главноуправляющий имениями графа Виельгорского Попов не сбежал с деньгами, а был убит. И отработать эту версию мы просто обязаны. А поскольку Павловское было последним имением, в котором побывал исчезнувший Попов, концы следует искать именно там.
– Да это-то понятно, – без особого энтузиазма согласился с начальством становой пристав. – И с чего начнем?
– Поедем в Павловское, – ответил Уфимцев. – Ты займешься непосредственно управляющим Козицким, а я местных жителей порасспрошу. У тебя есть кто из урядников потолковее?
– Имеется, – немного подумав, произнес Винник.
– Как фамилия?
– Гатауллин.
– Татарин, что ли? – спросил уездный исправник.
– Ага, – ответил Ираклий Акакиевич. – Из касимовских татар. Смышленый – на лету все схватывает. Слово ему скажешь, второго уже говорить без надобности…
– Вот и славно. И этого Гатауллина с нами захвати. Завтра поутру выезжаем…
* * *
Депешу уездного исправника Уфимцева обер-полицмейстер Власовский получил, вернувшись из меблирашек.
Прочитал. Хмыкнул. Статского советника Кирилла Михайловича Неелова Власовский знал довольно хорошо по Английскому клубу, членами которого они оба состояли уже не первый год. Они даже как-то играли вместе в фараона, и Александр Александрович выиграл у Неелова сорок с чем-то рублей ассигнациями, после чего они на эти четыре червонца вместе и угостились в клубной буфетной.
В клуб, что занимал великолепный дворец графов Разумовских на той же Тверской улице, полковник Власовский отправился, естественно, вечером. Кирилл Михайлович находился, по своему обыкновению, в библиотеке, которая была богатейшей и едва ли не одной из лучших во всей Москве. Статский советник Неелов сидел в кресле и читал фолиант, на переплете которого было написано:
Michel Eyquem de Montaigne. Essais
Александр Александрович поздоровался и спросил:
– Интересно?
– Еще как, полковник, – ответил Кирилл Михайлович, с трудом оторвавшись от книги.
– А что это вы читаете? – снова спросил с напускным интересом.
– Мишель Монтень. «Опыты» называется. – Неелов посмотрел несколько покровительственно на обер-полицмейстера: – Не изволили прочесть?
– Нет, – отмахнулся Власовский.
– Напрасно, – заключил Неелов. – Весьма занимательная вещь. Прочтите, не пожалеете. Это древний французский мыслитель и философ. И излагает он крайне умные вещи – весьма полезные как для ума, так и практической жизни.
Александр Александрович, конечно, по-французски понимал. Однако разговаривал с трудом, а вот читать по-французски, увы, не мог, да и не пытался никогда. Поэтому на предложение статского советника почитать древнего французского мыслителя и философа Монтеня ответил скромно, но с достоинством:
– Все времени нет, Кирилл Михайлович. Служба, знаете ли…
– Но это же… квинтэссенция мудрости. Житейской, позвольте вам заметить, мудрости. – Неелов уважительно посмотрел на книгу, а затем на Власовского: – Что, какое-то новое дело?
– В самую точку! – улыбнулся Александр Александрович, довольный, что Неелов задал такой вопрос и сам, так сказать, подвел разговор к нужной теме. – Ума вот не приложу, как сей клубок распутать.
– А вы можете рассказать, что за дело? – подавшись вперед, заинтересованно спросил Неелов.
