— Подождем, — лаконично объявил Ильич. — Есть возможность за одну ночь убить двух зайцев. Человек, владеющий информацией, подкинул интересную идею.
Воцарилось неустойчивое молчание. Люди развалились на диванных подушках. Только Угрюмому не сиделось — он почесался, потом буркнул «ща приду» и куда-то смылся. Вернулся через несколько минут с красным ломиком, совмещенным с гвоздодером, сел на корточки и принялся вскрывать не поддавшийся Коляше бар. Тот был единым целым с корабельным скелетом. Под нарядным пластиком обнажился стальной корпус, но Угрюмый не сдавался — он пыхтел и тратил уйму энергии, чтобы взломать подозрительный «шкафчик». На поверку декоративные дверцы, обладающие запасом прочности, оказались муляжом, а бар — компактным сейфом, который Угрюмый, облившись потом, все-таки сделал.
— Фу… — сказал он, вытирая пот со лба. — Откурочил «медвежонка»…
— Наигрался? — ехидно спросила Бобышка. И замолчала, побледнела, когда Угрюмый, сев на корточки, начал извлекать из сейфа содержимое. Он выкладывал толстые пачки евро — большинство было в банковской обертке, и только одна обтянута «денежной» резинкой. Сверху положил три пачки североамериканской валюты. Затем перебрался на нижнюю полку, разочарованно констатировал, что там ничего нет, и уставился на товарищей блестящими глазами.
Несколько минут народ потрясенно безмолвствовал. Перестраивалось что-то в головах, шла переоценка ценностей. Почему они сразу не догадались, что на этой «пухлой» яхте…
— Вот они, самые настоящие западные ценности… Я хочу все это потратить… — потрясенно сказала Бобышка, прижимая руки к груди. Она осипла от волнения. — Мама дорогая, мне столько всего нужно купить…
— Купим… — сглотнул Ильич, непроизвольно приседая на корточки. Он покосился на окаменевшего Максима. — Думаю, купим… если не погибнем или не сядем.
— Сколько здесь? — Макар схватил миниатюрную диванную подушку и начал вытирать вспотевшее лицо.
— Навскидку — тысяч сорок евро и столько же в баксах… — прошептал Фаткин.
— А в рублях это сколько? — жалобно протянул Коля.
— Миллиона три… Или поменьше…
— А на семь оно делится? — тупо спросил Коляша.
— Должно, — задумался Макар. — Любая сумма, Коляша, так или иначе делится на семь.
— Мало получается, — прокрутив в голове несложную математическую операцию, заключил Угрюмый. — Не хватает.
— До чего не хватает? — икнула Бобышка. На нее было жалко смотреть — она бледнела и не могла оторвать глаза от валяющегося под ногами состояния.
— Анекдот такой, — объяснил Угрюмый. — Мужик идет, на душе хреново. Денег нет, туда надо заплатить, сюда надо заплатить. Смотрит, под ногами толстая пачка бабла. Хватает, пересчитывает: мля, не хватает… Ёшкин перец, теперь понятно! — хлопнул он себя по лбу. — А я-то гадаю, чего мне вчера зайцы с топорами снились? Капусту рубили. И напевали, блин, странные слова…
— И это при моей зарплате в четырнадцать тысяч целковых… — продолжала блуждать в прострации Бобышка.
— А у меня шестнадцать, — вспомнил Макар.
— А у меня девять… — жалобно скривился Коляша. — С половиной…
Максиму очень кстати вспомнились неистраченные сто пятьдесят рублей, лежащие в непромокаемом пакете.
— Есть желающие отправиться домой? — спросил он.
Люди пялились на него как на пришельца, потихоньку избавляясь от наваждения.
— А чего там делать — дома? — прошептала Бобышка. Бледные щеки подрумянились, она неуверенно улыбнулась. — Ну, и дела, я даже помолодела… на несколько месяцев. О боже, — она недоверчиво покрутила головой, — что же я делаю…
У Ильича сработала вибрация, он схватил трубку, стал слушать. Было заметно, что человек волнуется. Он односложно поблагодарил, отключил телефон и кивнул Максиму. Стартовало нездоровое возбуждение: затряслись поджилки, из желудка в горло пополз колючий противотанковый еж. Всё «на мази», фигурант изволит отдыхать, охрана в доме незначительная. Заданный квадрат находится за пределами городской черты, в трех морских милях от южной границы города… Что же они действительно делают?!
— Деньги убрать обратно в сейф, — приказал он дрогнувшим голосом. — Потом решим, что с ними делать. «Гаврил», что валяются на палубе, оттащить в трюм. Если очнулись — усыпить. Путаны не должны к ним прикасаться. Всем переодеться. Трое — в костюмы телохранителей… Подберите там не очень испачканные. Угрюмый, настал твой час — заводи красотку…
Через минуту оба двигателя «Пенелопы» начали разогреваться. Угрюмый развалился в кресле управления, давил на клавиши и переводил рычаги. Заработал брашпиль — устройство для подъема якорной цепи. Стальная цепь с глухим позвякиванием всасывалась в клюз, выбрался из воды становой якорь. На «Пенелопе» отсутствовало подруливающее устройство, обычно используемое при «парковках» в гавани. При наличии двух двигателей оно теряло смысл — яхта могла разворачиваться на месте. Стоило запустить двигатели в разные стороны, и она вращалась куда угодно — как карусель вокруг оси. Вспенил воду пятилопастный винт, перо руля приняло нужное положение. В машинном отделении от работающих дизелей царил невыносимый грохот, но система звукоизоляции выпускала наружу лишь утробный гул.
— Шла бы ты домой, «Пенелопа»… — скабрезно ухмыльнулся Угрюмый и тронул красавицу на малом ходу…
В два часа пополуночи прогулочная яхта модели V-72 подошла к скалистому берегу и сбавила ход. На минимальных оборотах она входила в небольшую бухту, опоясанную скалами. На террасе между причудливыми монолитами возвышался симпатичный особняк переменной этажности с остроконечными башнями. Этажи вздымались «лесенкой» — с первого этажа по третий. Позади строений, на вершине плато, располагались конюшни, поле для гольфа, чудесный английский парк, но с моря это благолепие не просматривалось. В море вдавался пирс из бетонно-металлических конструкций. Он завершался лестницей, она давала несколько поворотов и вздымалась вверх, к помпезному крыльцу. Окрестности, вероятно, просматривались, и сигнал о феномене дошел по адресу: к пирсу приближается яхта «закадычного» делового партнера! Но почему ночью? Похоже, не догуляли. Решили и его вовлечь в компанию. На верхней палубе играла музыка, вульгарно хохотала девица, ей вторили мужчины, звенела посуда. Изумленная охрана умчалась с докладом — ничего себе гульба посреди ночи, когда приличным людям надо спать! Шевельнулся «впередсмотрящий» — у него имелось гнездышко в центральной части изгибающейся лестницы. Личность часового плохо просматривалась, но было видно, как он поднес к губам рацию. Движение в районе крыльца — еще одна фигура подалась в дом, где в вестибюле горело приглушенное освещение. «Пенелопа» пришвартовалась к пирсу. Захрустели кранцы — мешочки с пенопластом, призванные не допускать повреждений борта. На пирс перебралась фигура в парусиновом костюме, закрепила швартовочный трос в чугунном кнехте и вернулась обратно. С «Пенелопы» никто не выходил — что выглядело странно. Играла музыка, общались люди — их разговоры сливались в невнятный гул. В полумраке квартердека извивалось в «соблазнительном» танце женское тело. Хлопнула дверь на крыльце особняка, и в неярком свете возникли двое. Невысокий костлявый мужчина кутался в халат, зевал и тер глаза. Сопровождающий был выше, плотнее.
