– Она отличается цветом волос, – возразил третий дикарь. – Мы не знаем, что означает такой цвет. Он может быть добрым знаком, но может предвещать беду. Кто знает, не таится ли в её теле страшный недуг, сделавший её волосы похожими на покрытую инеем траву?
– Волчья Рубаха, ты забываешь, что все белые люди отличаются от нас цветом волос.
– Все белые люди чем-то больны! – воскликнул с вызовом Волчья Рубаха. – Разве ты, Короткий Хвост, будешь спорить с этим?
– Белые люди кажутся мне очень странными, – согласился Короткий Хвост.
– Я потрогал её, – снова заговорил Крапчатый Ястреб, прижимая ладонь к окровавленному боку, – и я не боюсь её. Если она наш враг, то я уже покорил её, так как совершил подвиг, дотронувшись до неё. Но она не наш враг. Мы не знаем, кто она, но она не отвергла моей руки, когда я проверял у неё между ног. Вы все видели. Она согласилась с моим прикосновением. Мне понравилось, как она приняла мои пальцы. Я возьму её с собой и сделаю моей второй женой.
– Неужели тебя не пугают её волосы? Это волосы старого человека, они словно седые, хотя сама она молодая, – нахмурился Волчья Рубаха. – Среди нас нет таких. Я не спорю, она красива, но что, если она вдруг начнёт рожать детей с седыми косами, а не с чёрными, как это задумал Творец? На кого тогда станут похожи Черноногие?
– Нет, я не боюсь, – ответил Крапчатый Ястреб. – Я везу её с собой. Если я в дороге умру от полученной раны, то вы вольны поступить с ней по своему усмотрению. Но я не умру. Я чувствую, как я наполняюсь новой силой, глядя на эту молодую женщину…
– Брат мой, – Волчья Рубаха положил руку на плечо Крапчатого Ястреба, – мы отправились с тобой в поход не за белой женщиной. Ты видел во сне священный свёрток из шкуры белой выдры. Однако мы не нашли тот лагерь Вороньих Людей, где хранится свёрток. Мы заблудились. Погиб Бычья Голова, твой верный друг, и сам ты ранен. Мы убили волосатого человека, мы возьмём его лошадей, мы возьмём даже эту женщину со странными волосами. Но мы не сможем теперь продолжить наш поход, потому что ты тяжело ранен.
– Я знаю. – Крапчатый Ястреб по-прежнему держался за простреленный бок, лицо его перекосилось от боли. – Мы возвращаемся. Вам достанется всё, что вы найдёте в жилище белого человека. Я беру только женщину.
– Не помню, чтобы ты раньше когда-нибудь не прислушивался к голосу твоих сновидений, – недовольно сказал Волчья Рубаха.
– Да, такое со мной впервые, – устало согласился Крапчатый Ястреб. – Но каждый из нас когда-нибудь может сойти с выбранной тропы.
– Когда мы сходим со своей тропы, мы погибаем…
Индейцы разбрелись по хижине, копаясь в вещах Мерля. Крапчатый Ястреб накинул на Мари ярко-красное одеяло и вывел её за руку из дома. Зайдя в загон, он остановился перед крапчатой кобылкой Джорджа Торнтона и жестом приказал Мари сесть верхом.
– Мы уезжаем? – едва слышно спросила девушка.
Дикарь внимательно всмотрелся в неё, будто удивился, услышав её голос. Его испачканная кровью рука плавно поднялась, плавно махнула кистью и почти художественно скользнула по изгибам гор, указывая куда-то вдаль. Мари с тоской окинула взглядом горные склоны, поняв, что ехать придётся далеко.
«Прощайте, мои родные! Прощайте, отец и матушка! Похоже, мне уж не удастся свидеться с вами вновь! Теперь я стала рабой краснокожих варваров».
Когда дикари излазили вдоль и поперёк жилище и взяли всё, что могло заинтересовать их, они собрались перед телом своего застреленного соплеменника.
– Прощай, Бычья Голова. – Один из индейцев достал из висевшего на поясе мешочка щепотку табаку и бросил её на залитую кровью голову мертвеца.
– Нам придётся оставить его здесь, – сказал Волчья Рубаха.
Все закивали. Кто-то бросил на землю старое зелёное одеяло, взятое в доме Мерля, и два человека неторопливо завернули в него убитого индейца. Одного одеяла оказалось мало, пришлось достать второе. Затаив дыхание, Мари следила за тем, как плотно укутанного покойника перетянули сыромятными ремнями, чтобы одеяла не упали с него. После этого туземцы подтащили мертвеца к дереву и подняли его туда, где толстые ветви образовывали горизонтальную развилку. Привязав труп к ветвям, индейцы положили на тело лук и колчан со стрелами, принадлежавшие погибшему, и подвесили на ветках несколько крохотных замшевых мешочков, содержимое коих осталось для Мари неизвестным.
Когда церемония погребения завершилась, отряд молча сел на коней и отправился в путь.
Трясина
Первый же сеанс гипноза привёл Марию Константиновну Фюрстернберг в полное замешательство. Она никогда не была сторонницей мистических учений, не читала книг Гурджиева и Блаватской, не обращалась к гадалкам и предсказателям, не вызывала духов, хотя всё это было широко распространено и модно в её окружении. И вот теперь, поддавшись уговорам Карла Рейтера, она прослушала свою сбивчивую речь, записанную на магнитную ленту во время сеанса, и испытала смятение, с каким не сталкивалась никогда прежде. Если бы не её собственный голос, то Мария приняла бы всё случившееся за розыгрыш. Однако штандартенфюрер СС не имел целью пошутить над нею.
Собственно, рассказывала Мария не о себе, она говорила о ком-то другом, но почему-то говорила от первого лица. Не было сомнения, что она отождествляла себя с кем-то ещё.
– Для первого раза вполне достаточно. – Рейтер щёлкнул тугой клавишей магнитофона.
– Что это было? – спросила Мария почти испуганно, словно прикипев взглядом к катушке с магнитной лентой, на которой был записан её голос. – Откуда я могу знать эти истории? Ведь это не из книг, я ничего такого не читала!
– Это ваша память, – улыбнулся Карл.
– Но этого не может быть. Я не верю ни в какие прошлые жизни.
– От этого прошлые жизни никуда не деваются. Если вы согласитесь ещё на несколько сеансов, то увидите, насколько глубоко мы сможем проникнуть в ваши прошлые воплощения.
Она неуверенно пожала плечами.
– Не знаю. Я устала. И вообще… Мне трудно осознать… признать сам факт…
– Не торопитесь. Подумайте хорошенько. И подумайте над моим предложением перейти работать в наш Институт. Не без гордости скажу, что в моём отделе вы столкнётесь с необычайнейшими явлениями. Для пытливого ума не может быть ничего заманчивее. Это интересно. И это хорошо оплачивается. Вы будете вспоминать о своей работе в Бюро радиовещания как о противном сне… Теперь пойдёмте в мой кабинет. Я распорядился, чтобы нам подали ужин. Убеждён, что хорошей едой вам удаётся угоститься только на приёмах в посольствах. Но ведь не каждый день вас приглашают на банкеты.
Мария тяжело вздохнула. Насчёт еды Рейтер был абсолютно прав: продовольствие доставалось трудно, разносолами простые граждане себя не баловали. Почти всё в Германии продавалось не на деньги, а на карточки. Нормы были весьма скудные, хотя устанавливались, как и всё в Рейхе, на основе каких-то «научных» расчётов. Талоны действовали повсеместно, некоторые были «многофункциональными», как выражалась Мария; например, карточка, позволявшая купить десять граммов мяса, принималась также при оплате обеда в заводской столовой, её же надо было в первую очередь предъявить в вечернем кафе, иначе заказ не приняли бы. Соответствующие купоны требовались повсюду, без них можно было приобрести только газету, карандаши, бритвенное лезвие, расчёску и две-три сигареты, продававшиеся в некоторых киосках поштучно.
