– Четыре коробки, то есть сорок минут, штандартенфюрер.
– Хорошо.
Адъютант ушёл.
Рейтер вернулся к своему столу, просмотрел какую-то бумагу, покачал головой, затем закрыл глаза и в течение нескольких минут стоял неподвижно, стараясь сосредоточиться. Он обладал редкой работоспособностью, трудился всюду и беспрерывно. В поездках – в поезде, самолёте или автомобиле – он был погружён в своё дело. Поступавшие к нему документы он читал очень внимательно, делая пометки остро отточенным карандашом. Работоспособность была его тараном, он шёл напролом, убеждая начальство и подчинённых, никакие трудности не останавливали его. Лишь одна вещь мешала Рейтеру – отсутствие внутреннего зрения, как он называл это.
Прошлые свои воплощения он чувствовал очень остро, но не видел ничего. К нему не приходили сны, из которых он мог черпать подсказки, не случались озарения. Его тянуло к определённым историческим событиям и временным пластам, как продрогшего человека тянет к источнику тепла. Но он не мог с уверенностью сказать, кем был он сам в интересовавшем его времени, какую роль исполнял в конкретном событии минувших веков. Он злился на то, что ему приходилось двигаться на ощупь, называл себя слепцом, но не мог ничего поделать с этим.
Стремясь преодолеть свою «слепоту», Рейтер даже разработал собственную систему поиска во времени. Поначалу, чувствуя притягательность той или иной личности, он запускал в действие механизм всех своих знакомств, включая аппарат гестапо, чтобы получить исчерпывающую информацию об интересовавшем его лице. Ему было важно знать всё – чем увлекается человек, чего боится, через какие трудности пришлось пройти в жизни и так далее. Затем он обращался к своему астрологу, которому доверял безмерно, и тот рисовал для Рейтера астрологический портрет человека, давая возможные ситуационные ориентиры в истории. Лишь после этого Карл пробовал вгрызаться в объект своих исследований с помощью гипноза и наркотических инъекций. Далее, если завеса таинственности хотя бы слегка приоткрывалась, Рейтер начинал лично работать с человеком, погружая его в пучину исторических документов, отправляя на раскопки, сводя со специалистами и сметая с пути всё, что могло помешать в работе…
– Что ж, надо идти на просмотр, – проговорил он.
В зале он был один. Как только погас свет и на экране появилось чёрно-белое изображение, Карл ощутил, как к горлу его подкатил приятный спазм. Рейтер любил кино, любил безумно. Оно пробуждало в нём состояние, близкое к трансу. Киноэкран был для него окном в другое измерение. Сколько ни смотрел он фильмов, всякий раз его до глубины души удивляло, что на экране жили бесплотной жизнью тени, в реальность которых зритель верил безоговорочно. Игра света и теней завораживала Карла и давала бесконечную почву для размышлений над материальной стороной бытия. Кино свидетельствовало о том, что реальные люди могли быть и не реальными, а лишь бестелесной формой, за похождениями которых зрители следили с абсолютной верой в то, что тени были вовсе не тенями. Киноэкран был доказательством, что жизнь не так однозначна, как о ней думало подавляющее большинство людей. Однако в кино продолжали видеть лишь развлечение…
Именно киноэкран навёл Рейтера однажды на мысль, что после каждого события в пространстве остаются своего рода «киноплёнки», с которых можно считывать любую информацию. Эта мысль не давала Рейтеру покоя. Он был убеждён, что, научившись считывать зафиксированную в пространстве информацию, наука найдёт ключ к управлению любыми явлениями – психическими и физическими. Но он понятия не имел, каким образом добраться до этой нематериальной «киноплёнки». В отделе исторических реконструкций работали не только историки и этнографы, но также физики, химики, врачи всех специальностей; ничто не казалось Карлу Рейтеру лишним. В ближайшее время он намеревался нанять хорошего кинорежиссёра, чтобы инсценировать во всей полноте различные церемонии древнего мира. Он был убеждён, что хорошая инсценировка способна пробудить в зрителях те самые переживания, которые испытывают зрители подлинных ритуальных действий, и тогда можно будет лишь прокручивать киноплёнку снова и снова, не заставляя людей делать то, чего они делать по-настоящему не умеют. Если говорить честно, то какой из мясника Генриха жрец? Смех, и только. Да, реальную обстановку древнего майянского, египетского или шумерского храмов было воссоздать невозможно, но иллюзию этого храма без труда давал киноэкран.
Штандартенфюрер Рейтер делал большую ставку на кино. Кино заставляло людей верить в любой вымысел. Кино обладало волшебным свойством убеждать, погружая в самую невероятную атмосферу. Кино было скромным воплощением одного из сильнейших магических действий…
Сейчас, утонув в пространстве тёмного зала, Карл смотрел, как на экране плясали чернокожие дикари. Эту плёнку привезли несколько дней назад участники экспедиции в Центральную Африку. Рейтер велел им зафиксировать всё, что было связано с шаманскими действиями. Экспедиция закончилась почти провалом: четверо из семерых участников погибли в столкновении с аборигенами, один умер от малярии. Но те двое, которым удалось вернуться, привезли в Германию большое количество всевозможных ритуальных артефактов и несколько коробок отснятой киноплёнки.
Отснятый материал заворожил Рейтера. Давно ничто не производило на Карла такого сильного впечатления. Чёрные фигуры голых танцоров казались ожившими эбонитовыми скульптурками. Их движения были одновременно вульгарны и пластичны, разнузданны и строги. От плясавших на экране темнокожих людей исходила такая мощная энергия, что Рейтер несколько раз вскакивал и останавливал просмотр, дабы перевести дух и справиться с охватившими его переживаниями.
«Какая силища! Чёрт возьми, это же мощь, с которой не справится никакой пистолет, никакой пулемёт не одолеет!.. Но как понять её? Как захватить? Как подчинить приборам?.. Что мне делать? Я вижу, чувствую, знаю, однако не умею овладеть тем, что мне так необходимо… Если это чувствует человек, то могут зафиксировать и приборы. Почему же у нас ничего не получается?»
Он снова и снова приказывал киномеханику включать проектор и опять проваливался в блаженное состояние восторга, глядя на извивающиеся тела негров…
В-243 – Клейсту
Совершенно секретно.
Отпечатано в одном экземпляре.
13 июня в 18.00 штандартенфюрер Рейтер покинул Институт древностей вместе с Марией фон Фюрстернберг. Они сели в его служебный автомобиль и доехали до Гейсбергерштрассе, где живёт Мария фон Фюрстернберг. В последние дни штандартенфюрер Рейтер регулярно подвозит её до подъезда. По всему видно, что он опекает её, не желая оставлять одну. У дверей подъезда машина остановилась. Они вышли вдвоём.
Рейтер: Я подожду вас, Мария.
Фюрстернберг: Зачем, герр Рейтер?
Рейтер: Мне хочется, чтобы вы развеялись. Дома вы закиснете. Давайте сходим в театр. Сегодня дают «Фиеско». Вы смотрели?
Фюрстернберг: Нет. Спасибо, вы и так слишком внимательны ко мне.
Рейтер: Мария, я понимаю, почему вы спешите домой. Вы надеетесь, что ваша матушка даст о себе знать. Но поверьте опытному офицеру: если от человека нет вестей в течение недели, то надеяться не на что.
