– Лучники, начали!
Стрелы упёрлись в тетиву, луки, скрипнув, выгнулись.
– Пускайте!
Секундой позже стрелы впились в грудь жертвы. Кровь потекла поверх белой краски. Мексиканец дёрнулся, запрокинул голову и обмяк, повиснув на верёвках. Лучники сделали ещё выстрел, ещё и ещё. Они пускали стрелы до тех пор, пока грудь жертвы не стала похожей на ощетинившуюся жёсткими иглами спину дикобраза. А камеры продолжали стрекотать, снимая крупный план вонзившихся стрел, лицо жертвы, перекошенные ужасом физиономии статистов, общие и средние планы всей сцены. Наконец прозвучала команда: «Снято».
– Давайте ещё дубль, – решил Рейтер.
Он обошёл в сопровождении режиссёра всех операторов и в который раз обсудил с ними ракурсы, крупность кадра и общие задачи, поставленные перед каждым.
– Не беспокойтесь, штандартенфюрер, мы знаем свою работу. В лагерях приходится снимать абы как, а тут просто идеальные условия, – сказал один.
Когда к столбу потащили вторую жертву, несколько цыган вцепились друг в друга, не желая расставаться, громко заплакали, подняли вой.
– Пристрелите этих! – гаркнул Рейтер, побледнев.
Тут же раздалось несколько коротких очередей, два цыгана ткнулись лицом в пол, под ними быстро расплылись кровавые лужи.
– Герда, что ты стоишь? Помечай же, кого и при каких обстоятельствах мы были вынуждены прикончить. Работай! Шевелись, чёрт возьми!
Карл Рейтер нервничал, это видели все, и из-за этого он дёргался ещё больше. Эсэсовцы из группы обслуживания взяли за ноги убитых и выволокли их из павильона…
Когда сцена была снята ещё раз, Рейтер объявил перерыв. Два человека с подносами разнесли вино.
– Карл, – позвал Хейден, – что вы так переживаете, дружище? Всё у вас хорошо. Дамы просто в восхищении.
Рейтер молча кивнул.
– Что на очереди? – полюбопытствовал Хейден.
– После перерыва мы будем снимать сцену приношения мужчинами крайней плоти в жертву идолам.
– Что же они, эти туземцы, обрезали себя, как евреи?
– Это не обрезание…
– Послушайте, Карл, расскажите всем, чтобы было понятнее. Друзья, штандартенфюрер Рейтер сейчас введёт вас в курс дела. Следующая сцена не так проста, как кажется. Особенно она должна понравиться нашим милым дамам.
Рейтер скрипнул зубами. «Настоящий осёл. Всё превращает в балаган». Но он ничего не сказал, только натянуто улыбнулся.
– Американские дикари придавали большое значение крови, – начал он. – Церемония, которую мы будем сейчас реконструировать, зафиксирована в испанских хрониках, но никто не знает теперь наверняка, как она проходила. Мы будем снимать дубль за дублем, чтобы получить максимум удачных и правдоподобных кадров. Это всё-таки не смерть у столба или на алтаре, там не нужно ничего уметь, там просто расстаёшься с жизнью, а тут… Как вы понимаете, никто из задействованных в сцене не умеет делать этого, многие будут упрямиться, сопротивляться…
– Так что это за ритуал? – спросила грудным голосом стоявшая ближе всех к Рейтеру яркая блондинка. – И почему он должен понравиться нам, дамам?
– Дикарь прокалывал себе крайнюю плоть, просовывал в отверстие шнурок и протягивал его соседу. Тот делал так же. И так до тех пор, пока все желающие совершить подношение своей крови не нанижут себя на этот шнурок.
– Зачем же им нужна гирлянда из мужских членов?
– Мы не знаем. Этой кровью они обмазывали своих идолов. А потом вырывали шнуры из крайней плоти.
– И всё у них так и оставалось болтаться? – не успокаивалась блондинка. – Так прямо лохмотья кожи и висели?
– Нет, они аккуратно их срезали. Отсюда у католических священников, увидевших, что у некоторых дикарей отсутствовала крайняя плоть, и возникла первоначально мысль, что юкатанские туземцы практиковали «еврейское обрезание».
– И сейчас вы будете это делать?
– Попробуем. – Рейтер замолчал и пошёл прочь. Его сильно разозлили вопросы блондинки. – Все готовы? – раздражённо выкрикнул он, вернувшись в декорации.
– Так точно, штандартенфюрер.
– Тогда давайте начинать, чёрт возьми.
– Свора идиотов! – таковы были первые слова, произнесённые Рейтером, когда он захлопнул дверь своей квартиры, пропустив Герду Хольман вперёд. – Хейден просто кретин. Его надо вместе со всеми остальными кретинами прямо сейчас отправить в психиатрическую лечебницу, а оттуда – в печь…
Карл замолчал, посмотрел в неподвижное лицо Герды и понял, что с губ его сорвалось лишнее. «Надо держать себя в руках. Что-то я чересчур разоткровенничался перед ней…» Но сказанного не воротишь, поэтому Рейтер решил не сглаживать своих слов, а, наоборот, усилить их, показав тем самым Герде, что свою точку зрения он не скрывает ни перед кем из товарищей по партии, и добавил:
– В конце концов, если программа эвтаназии
[12]
работает, то почему, чёрт возьми, заодно не очистить ряды СС от тупиц? К сожалению, в нашу организацию проникло много случайных элементов. Сегодняшняя киносъёмка наглядно это подтверждает. Подумать только: директор Института устроил из секретной акции обычный балаган!
– Вы слишком близко к сердцу принимаете случившееся, штандартенфюрер, – сказала Герда, коснувшись его локтя. – Взгляните на это с другой стороны: всё прошло очень гладко, несколько заминок на последней сцене не в счёт. Восемь застреленных цыган – ничтожная потеря для такого серьёзного дела.
– В следующий раз надо категорически запретить присутствие посторонних!
– Где у вас вино? Или коньяк? Я налью вам. – Герда старалась говорить ласково, успокаивающе. Её рука мягко поглаживала Рейтера.
– Я приму душ, – сказал он, не обратив внимания на вопрос о коньяке.
Покидая студию, Карл предполагал сразу лечь с Гердой в постель, но долгая дорога до Берлина затушила вспыхнувший было огонь желания, удовлетворив которое он надеялся без остатка сжечь дурное настроение. Теперь ему хотелось только приятного собеседника… Нет, пожалуй, мысли о хорошем собеседнике – неисполнимые мечты. Карлу хотелось хоть какого-нибудь общества, поговорить хоть с кем-нибудь, лишь бы заполнить душивший его вакуум. Порой одиночество доводило Рейтера до исступления. Нигде и никогда он не встречал понимания, всюду он видел в глазах собеседников только скепсис. Герда, хоть и была исполнительным сотрудником, мало чего понимала. Впрочем, она обладала полезным качеством – умела просто слушать, не удивляясь, не возмущаясь, не оспаривая. Её готовность принять из уст начальника даже самую бредовую мысль вполне устраивала Карла Рейтера. Вдобавок Герда могла в любую минуту пробудить в нём вожделение и удовлетворить его лучше других.
