— Приветствую тебя, моя госпожа. — Он заговорил на латыни, желая проявить свою образованность.
— Кто ты? — Она тоже ответила на латыни. У неё был нежный и певучий голос, от звука которого сердце Маэля восторженно задрожало.
— Меня зовут Маэль. Меня прислал Артур.
— Маэль? — Она внимательно оглядела стоявшего перед ней молодого человека. Ему было едва больше двадцати. Его синие, одного цвета с краской на лбу, глаза смотрели твёрдо, на тонких губах трепетала тень смущённой улыбки. — Не тот ли ты самый Маэль, снискавший громкую славу многими победами?
— К твоим услугам, госпожа. — Маэль опять почтительно склонил голову.
— Тебя называют самым верным слугой Артура. — Гвиневера перешла на родной язык.
— Я присягнул Артуру на верность, как если бы он был вледигом. — Юноша гордо расправил плечи. — Мне жаль, что Артур отказывается стать государем. Он — величайший из вождей. Если бы ему была подвластна вся Британия, то здесь давно воцарился бы порядок. Сейчас это понимают многие, поэтому вокруг Круглого Стола собираются новые и новые вожди.
Девушка поманила его к себе.
— Я бы хотела, чтобы у меня был такой же верный слуга.
— Готов сию же минуту доказать тебе мою преданность, прекрасная госпожа! — пылко воскликнул юноша. — По дороге сюда я видел следы чужого отряда. Вели мне сейчас же отправиться на их поиски и принести их головы — и помчусь немедля!
— Мне не нужны ничьи головы. — Гвиневера опустила глаза. — Мне не нужна ничья кровь. Я лишь спросила о верности.
— Слуга навеки! — Он низко склонил голову, и его длинные светлые волосы шевельнулись тяжёлой копной.
— В трапезной уже накрыт стол, — сказала Гвиневера. — Ты разделишь со мной ужин?
— Если ты так велишь, госпожа.
— Расскажи мне об Артуре, — попросила она, когда они вошли под каменные своды зала. — После свадебного пира я уже считаюсь его женой, но я ничего не знаю о нём.
— Артур рождён для побед. Он — лучший из людей.
— Чем же он заслужил такую любовь с твоей стороны?
— Он справедлив, отважен, честен.
— Чересчур много достоинств для одного человека, — проговорила она вполголоса. — Когда мы сидели за столом рука об руку, он показался мне угрюмым. Мне было бы трудно жить с человеком, сердце которого лишено радостей. Он всегда суров? Или на его лице иногда появляется улыбка?
— Ему свойственно всё, что свойственно каждому из нас, моя госпожа.
Они остановились перед массивным столом из тёмного дерева, и возле них сразу появился невысокий щуплый человек в монашеском облачении.
— Это отец Герайнт, он сопровождает меня, — объяснила Гвиневера.
— Вознесём же благодарения Господу Превечному, Спасителю нашему, — пробормотал монах, сцепив на груди костлявые руки и переплетя пальцы.
Гвиневера повернулась к отступившему от неё на пару шагов Маэлю.
— Ты не носишь креста? — спросила она.
— Нет… Не стану и мешать вам. Я вернусь чуть позже. — Он кивнул и вышел за дверь.
— Праведен Господь во всех путях своих, — донеслись до него слова монаха.
Некоторое время он стоял на крыльце и наблюдал за тем, как его люди занимались лошадьми и разводили костры. Краски на небе совсем растаяли…
Когда он вернулся в трапезную, там горели факелы; естественного освещения, проникавшего в крохотное окошко, уже не хватало. Маэль задержался в двери, разглядывая Гвиневеру со спины. На мгновение ему почудилось, что воздух вокруг девушки пронизал лёгким сиянием.
«Что это? — оторопел Маэль. — Кто она? Что за чудесное создание? Она излучает тепло! Даже отсюда я чувствую его. Она нежна, как… нежна, как майский цветок…»
Маэль никогда не отличался мягкостью нрава, никогда не испытывал необходимости приласкаться к кому-нибудь, разве что в раннем детстве любил положить голову на колени матери. Выросший в среде воинов, он превыше всего ценил безрассудную доблесть и отвагу. В чужой жизни он ценил только силу, которую надо было сломить или которой следовало покориться самому. Потому его немало изумило и смутило возникшее в нём чувство нежного влечения к Гвиневере. Его потянуло к ней, захотелось поднять её на руки, как ребёнка, и убаюкать.
«Что со мной? — Он почти испуганно осмотрел себя и шевельнул руками, дабы убедиться, что он по-прежнему ощущает крепость и эластичность своего тела. — Нет, я не сплю. Но тогда что происходит? Уж не околдован ли я? Однажды я видел, как Мерддин одним только взглядом укротил сошедшего с ума человека, поставил его на колени и затем усыпил. Не обладает ли Гвиневера таким же даром?»
Он осторожно сделал шаг вперёд, пытаясь преодолеть охватившее его смятение.
Ещё шаг…
Гвиневера стала ближе, и его сердце забилось сильнее.
«Может, это просто женские чары? Может, она прибегает к какому-нибудь колдовству, чтобы подчинять себе мужчин? Я слышал, что некоторые девицы пьют специальный отвар, чтобы их тело манило мужчин… Но тогда бы меня не терзало смущение. Хотеть женщину — что может быть обычнее! Однако я весь дрожу, смотря на неё. Тут дело не в желании… Вот она передо мной, я вижу её хрупкие плечи, спину, затылок. И я наполняюсь слабостью… Что со мной? Может, на меня так дурно влияет этот христианский храм? Но мне уже приходилось ночевать в монастыре, ничего плохого со мной не происходило…»
Гвиневера медленно повернулась, словно уловив на себе его взор, и одарила его долгим взглядом:
— Почему ты не садишься за стол?
Он молча кивнул и быстро подошёл к ней.
— Госпожа, мне кажется, что я не голоден.
При свете факелов его лицо, покрытое синей краской, было страшным.
— Ты так и будешь ходить с вайдой
[10]
на лбу?
Он провёл ладонью по лбу.
— Зачем ты в краске? — спросила девушка. — Ты не на войне сейчас. Смой её, она пугает меня. Я не люблю этого варварства…
Он покорно кивнул и попятился к двери.
— Госпожа, — прошептала служанка, склонившись к её плечу, — ты покорила этого юношу. Он смирнее овцы. А ведь он — один из самых, как говорят, свирепых и сильных воинов Артура.
— Да смилуется над ним Пречистая Дева, — тихо произнесла Гвиневера. — Но доколе же будут мужчины похваляться кровавым беззаконием?
— Так устроен мир, госпожа, — раздался с противоположного конца стола голос отца Герайнта. — Так задумал Господь, и не нам судить о замыслах его.
— Он очень красив, — опять зашептала служанка, не отрывая глаз от двери, за которой скрылся Маэль. — Даже индиго на его лице не может испортить этой красоты.
