Зал освещался восковыми свечами в железных бра, вделанных в стены, и канделябрами, расставленными на столе. С потолка свисали две люстры в виде деревянных перекладин.
— Как славно, что мы не мокнем в наших походных шатрах, — потирая руки, поёжился Толстяк.
Он бесцеремонно потянул носом, учуяв запах жареной свинины.
Ван Хель оглядел помещение. У задней стены стояли дрессуары
[33]
, на полках которых сияли золотом кубки и тарелки. Вдоль стен тянулись сундуки, служившие одновременно скамьями, поверх них лежали разноцветные подушки. Слуги разносили подносы с овощами и фруктами.
За столом шёл разговор о крестоносцах.
— До нас уже долетали слухи, — говорил мужчина преклонных лет, — что первыми в Иерусалим бросились простолюдины. Даже беглые рабы присоединяются к ним, украв где-нибудь белую мантию с красным крестом. А чего им бояться? Монахи охотно прячут этих мерзавцев, ибо сам Папа обещал отпущение любых грехов участникам крестового похода: чего ж теперь страшиться смердам, удравшим от господина?
— Тяжёлой руки господина! — рявкнул де Белен.
— Настоящей армии Христовой ещё нет, — насупившись, вступил в беседу высокий человек с измождённым лицом. — Кое-кто из рыцарей уже, конечно, пустился в путь, но в основном на юг идёт всякое отребье. Сегодня к стенам Сен-Пуана пришло несколько сотен голодных бродяг, а завтра-послезавтра здесь будут уже тысячи. Они растопчут всё на своём пути. Они получили хороший повод для грабежа. Сколько разбойников уже рыщет по окрестностям, называя себя крестоносцами! Вы слышали про альмогаваров?
— Нет, сударь, — покачал головой граф де Парси и жадно припал к серебряному кубку, украшенному полудрагоценными камнями. — Кто они?
— Здесь, на юге Франции, это самые ловкие и беспощадные разбойники. Этих людей кормит только их оружие. Они живут не в городах и деревнях, а в лесах и горах. Они ведут постоянную войну против сарацин, проникают в их землю на один или два дневных перехода, грабят, захватывают добычу, приводят с собой много пленников. Очень сильные, стремительные, подвижные люди, лёгкие на подъём и скорые на преследование.
— Почему никто из баронов не нанимает их для войны? — поинтересовался Ван Хель.
— Нанимают. Многие обращаются к альмогаварам за помощью, и они охотно продают своё умение убивать. Но когда они выходят из-под контроля военачальников, то превращаются в самую страшную разрушительную силу
[34]
. В прошлом году был уничтожен замок барона де Ла Роша, который нанял альмогаваров для своих нужд. Они отблагодарили его убийством всей его семьи и челяди. Так что на вашем пути могут встретиться не только буйные толпы смердов, но и профессиональные вояки.
— Нам вполне по силам дать им отпор, — самоуверенно заявил Робер де Парси. — А мой хронист, — граф указал рукой на Шарля Толстяка, — составит об этой битве чудесную историю. Он напишет десятки томов о моём походе!
Хозяин замка благосклонно посмотрел на Толстяка.
— Позвольте поднять бокал за тех, кто вписывает наши имена в историю! — негромко произнёс он. — Мне удалось собрать хорошую библиотеку, сударь. Хотите взглянуть на мои книги?
— Книги? Вы сказали, что у вас есть книги, мессир? — оживился Шарль.
— Он обожает книги, — засмеялся Робер де Парси. — Впрочем, куда больше он обожает жрать.
Хозяин похлопал в ладоши, и возле него появился слуга.
— Проводи этого господина в мою комнату и не мешай ему. Пусть он займёт себя книгами.
Шарль промокнул рукавом жир на губах и раскланялся.
Слуга провёл его сквозь просторную гардеробную, где вдоль стен стояли сундуки с бельём, летней и зимней одеждой и доспехами хозяина. Затем они остановились в небольшом кабинете. На этажерках поблёскивали толстые переплёты громоздких книг. Слуга оставил свечи и скрылся. За окнами шумел дождь.
Шарль доставал то одну, то другую книгу, с жадностью переворачивая страницы и вчитываясь в чернильные слова с такой пристальностью, будто каждая буква открывала для него дверь в иные миры. Ему хотелось заглянуть сразу во все эти двери, он потел от нетерпения, пыхтел, проговаривал некоторые строки вслух. Наконец он почувствовал себя обессиленным, погоня за содержанием сразу всех сочинений изнурила его. Толстяк откинулся на резную спинку высокого стула, поставил ноги на изящную лавочку для ног, накрытую мягкой подушкой, и закрыл глаза.
— Господи, какое счастье, что ты сотворил нам, грешным, возможность радоваться книгам! — пробормотал он.
Несколько минут он сидел, погрузившись в блаженство. Когда же открыл глаза, то увидел перед собой женщину за столом. Это было совсем иное помещение.
При свете тусклой лампы, внутри которой подрагивал жёлтый язычок пламени, она, торопливо окуная стальное перо в чернильницу, писала письмо, бормоча слова себе под нос. Она торопилась, словно боялась потерять мысль. И всё же, несмотря на спешку, писала аккуратно, точно, без исправлений, как будто кто-то невидимый нашёптывал слова ей на ухо. Шарль приблизился и через плечо женщины заглянул в бумагу. Он не знал языка, не узнавал букв, синим следом ложившихся на бумагу, но, к своему изумлению, обнаружил, что ему понятно всё написанное.
«Я всё время, всё время об этом думаю, и вот, наконец, решила написать Вам всю правду, ничего не скрывая. Я открою Вам весь свой внутренний мир: свою душу, своё сердце, свой ум — и будь что будет! Если Вы поймёте меня — слава Богу, значит, судьба благоволит мне; если же нет, если Вы рассердитесь, это меня глубоко опечалит и обеспокоит… Ты и дядя, по доброте души и родственному пожеланию, желаете два экземпляра моей книги. Первый том “Против положительной науки”, так сказать science exacte (точной науки), конечно, тебя будет интересовать в высшей степени. Но я боюсь за второй том — “Против теологии (богословия сиречь) и за Религию”. Я знаю, какой ты искренно религиозный человек. Какая у тебя святая, чистая вера; и вся надежда моя на то, что ты поймёшь, что не против религии, не против Христа направлена моя книга, а против гнусного лицемерия тех, кто во имя величайшего Сына Божия, с той самой минуты, как Он умер на кресте за всё человечество, и в особенности за греховных павших людей, за язычников, павших женщин и заблудшую братию, — режут, жгут, убивают во имя Его! Где правда? Где её искать? В трёх громадных христианских так называемых Церквях? В Англии, Германии и других протестантских странах насчитывается двести тридцать две секты, в Америке — сто семьдесят шесть сект. Всякая требует уважения и признания того, что её доктрины и догматы верные, а догматы соседа — враньё. “Где Истина, что она такое?” — спрашивал Пилат у Христа 1877 лет тому назад. Где она? — спрашиваю аз грешная. И нигде не нахожу я её, а всюду обман, подлог, зверства — печальное наследие Иудейской Библии, которое обременяет христиан и из-за которого половина христианского мира буквально задушила даже учения самого Христа. Пойми меня; я не говорю о нашем русском Православии. О нём в книге ни слова. Я раз и навсегда отказалась от попыток анализировать его, паче чаяния желаю сохранить хоть один уголок в сердце, куда бы не заползло сомнение, которое я отгоняю всеми силами. Православный народ искренен, его вера пусть будет слепая, неразумная, но эта вера ведёт к добру народ; и пусть наши батюшки — пьяницы и воры, подчас и дураки, да народная вера чиста и кроме добра ни к чему не может повести. Учитель признает это; Он говорит, что единственный народ в мире, у которого вера не спекуляция, — это православный народ. О высших наших классах — ну их к чёрту. Такие же лицемеры, как и всюду; не верят ни в Бога, ни в чёрта, понабрались нигилистических идей да и матерьялизируют всё на свете
[35]
…»
